– Славочка, нужно купить новую стиральную машину, – мягко сказала Фрида, усаживая его обратно, – наша уже на ладан дышит и вообще не справляется с возросшими объемами.

Зиганшин кивнул. Стиральная машина хорошо служила ему много лет, но теперь действительно выжимала из себя последнее. Она адски выла и стучала на весь дом и, хуже того, стала протекать. Зиганшин приспособился засовывать под нее противень и сливать накопившуюся воду (все равно Фрида теперь пирогов не пекла), но это, конечно, был жалкий паллиатив. У него-то рука твердая, а Фрида разливала все, не донеся до таза.

– И давай тогда посудомойку сразу закажем, хорошо? Во многих местах дают скидку на вторую покупку.

Фрида хотела его обнять, но Зиганшин отстранился – пятно на ее футболке было очень противное.

– Все? – спросил он. – Посудомойку только или еще что-то хочешь?

Фрида нахмурилась:

– Это сарказм, что ли, я не поняла?

– Все ты поняла, – буркнул Зиганшин.

– Нет. Слава, мне правда очень нужна посудомойка! Нас стало теперь семеро…

– А близнецы уже пользуются ножом и вилкой? Кажется, я что-то пропустил!

– Боже, какой искрометный юмор! – фыркнула жена. – Они едят, на минуточку, шесть раз в день, то есть я мою их рожки двенадцать раз, плюс бутылочки с водой. Славочка, ну правда! Света мне очень помогает, но нельзя же превращать девочку в прислугу, тем более мы ее не спрашивали, когда усыновляли этих детей.

«Лучше бы спросили, – с горечью подумал Зиганшин, – вдруг у Светки хватило бы ума нас остановить». Вслух же он произнес совсем другое:

– Фрида, мы сейчас живем хорошо если в ноль, а чаще в минус. Не в плюс точно. С коррупционными схемами я завязал. Почти. Почти совершенно, – подумав, уточнил он, – не хочу говорить заранее, чтобы не сглазить, но не исключено, что меня повысят, и тогда я хотел бы иметь руки свободными.

– В смысле?

– Не хочу быть повязанным, Фрида. Я не дурак, и если меня назначат, мог бы сделать много, но для этого нужно, чтобы на меня не было компромата.

– Это правильно, Слава.

– Ага, – сказал Зиганшин кисло, – если вдруг меня назначат, то я стану получать очень неплохо, но пока давай повременим с крупными покупками.

– Слава, ну пожалуйста! У меня уже в глазах темнеет от этой посуды!

– А у меня от того, что я один кормлю семь ртов!

Зиганшин знал, что потом пожалеет, но остановиться уже не мог:

– Я не сплю точно так же, как и ты, но каждое утро встаю и еду на службу, и не потому, что очень этого хочу, а потому, что делаю свое дело. Выполняю свой долг и не ною: купите мне то, купите это. Обхожусь тем что есть и не шарахаюсь целыми днями всклокоченный и в пижаме!

– Это не пижама, а домашний костюм.

– Это пижама, Фрида! Причем заблеванная!

– Где? Ой, да, – жена заметалась, оглядывая себя, и покраснела, – прости, не заметила. Сейчас переодену.

– А надо замечать! – Из-за детей повышать голос было нельзя, приходилось орать шепотом, что придавало ссоре какую-то нелепую театральность. – Ты опустилась, Фрида, и не хочешь ничего делать, вот и всё!

Жена молча вышла из кухни. Зиганшин посидел, подышал, потрепал подошедшую Найду по широкому лбу и взялся мыть свою тарелку, размышляя о том, какая он скотина.

Сполоснуть один прибор за собой и то требуется время, а Фриде сколько всего приходится мыть! Кастрюли, сковородки, страшно подумать! По полдня тратит на одну только посуду, а надо еще еду приготовить, постирать, погладить, причем пеленки с двух сторон, потому что Фрида считает памперсы злом и пользуется ими только для прогулок и в исключительных случаях.