Потому что туда придут его друзья – Мик, Тэш, Доззи и Дэйв. Потому что там, в пабе на Доул-стрит, он всегда смотрит все матчи своего «Арсенала». И потому что в их пабе все болеют только за «Арсенал»… И если – не приведи Господь! – туда ввалятся болельщики «Челси» или «Манчестер-Юнайтед», то будет хорошенькая драчка… И потому, что если в первом тайме «Арсенал» забьет, бармен Дикки обязательно угостит всех кружечкой лагера за счет заведения, а если забьет и во втором, то всем завсегдатаям будет по пинте черного ирландского гиннеса…
Это его традиция. И ради Айсет он не намерен ломать своих привычек. Ее Джон. Ее английский мужчина.
Поэтому Айсет пришлось подчинить свои желания и мечты желаниям Джона. Портсмут останется в Портсмуте, а она – девочка Айсет – пойдет в этот субботний вечер в паб на Доул-стрит.
Может для того, чтобы позлить Джона, она специально вырядилась с показной ортодоксальностью. Поверх блю-джинсов напялила какую-то бесформенную юбку. Специально за этой юбкой она ездила на Портобелло-роуд и рылась на развалах секонд-хэнда, где делают покупки не только жаждущие экзотики туристы, но и бедные пакистанские мусульманочки… Айсет подобрала еще соответствующий головной платок и подыскала темный крем, имитирующий загар. Нарядившись и накрасившись, она поглядела на себя в зеркало и обмерла. Зеркало отражало не европейскую девушку Айсет, что, закончив дорогой частный лицей в Фонтенбло, теперь второй год училась в не менее дорогой Лондонской экономической школе, но какую-то индо-пакистанскую беженку, готовую здесь, в Лондоне, на любую работу ради еды и крова над головой…
Айсет посмеялась, предвкушая, какое сильное впечатление она произведет на Джона и на его друзей – на Мика, Тэша, Доззи и Дэйва…
А Джон даже и не обратил на нее никакого внимания.
Первый тайм начался, и «Манчестер» уже вел в счете один-ноль. «Арсенал» проигрывал. Джон сидел как всегда, за стойкой, под самым телевизором. В руке он держал полпинты лагера.
И весь паб пялился на экран.
И бармен Дикки, и официантка Роз, что стояла тут же за стойкой, машинально протирая стаканы.
– Этот лысый лягушатник Бартез совсем обнаглел! – кричал Джон, перекрикивая рев трибун, доносившийся из телевизора. – За такие штуки ему желтую карту, и пендель под зад, чтоб катился в свою Лягушатию…
Джон даже не обернулся и не расслышал, как Айсет сказала ему свое «bonjour»…
Она подошла сзади и обняла его за шею, прижавшись к его спине своей упругой грудью, стыдиться которой у нее не было никаких оснований.
А он и не обратил внимания, продолжая кричать:
– Да бей же, фак твою, да бей же, кретин недоделанный!
Ее приход заметили, только когда пошла реклама.
– Ты что, из мечети, что ли? – спросил Мик, кивнув на ее юбку и на зеленый платок.
– Мы, женщины Востока, полагаем, что ваш футбол от сатаны. Проводя вечера за пивом, англичане выродятся, не заметив, что в Англии уже живут не они – англичане, а люди, носящие сари и хиджабы, – ответила Айсет, прихлебывая поданного Дикки лагера.
– А рыло чего намазала? – спросил Джон, краем глаза поглядывая на экран, чтобы не пропустить момент, когда кончится реклама «найка» и снова начнут показывать футбольное поле.
– В знак траура по уик-энду и краха мечты о поездке в Портсмут, – ответила Айсет.
Джон не ответил, реклама кончилась, и все снова принялись орать.
Айсет ничего не оставалось, как молиться, чтобы «Арсенал» хотя бы свел вничью. Вот оно, женское сочувствие, в чем заключается! Желать выигрыша любимой команды своего мужчины не потому, что любишь футбол, а потому, что у мужчины тогда, быть может, будет хорошее настроение. |