|
Тогда мы были бы спасены, думал я. Тогда я был еще маленький, а теперь понимаю, что это не так. Да и тогда я это понимал. Но все равно я то и дело возвращаюсь к этой мысли. Только сейчас я чаще всего мечтаю о второй части фа-минорного концерта для рояля Баха (или, как вариант, для чембало) с оркестром. Прекраснее этого нет ничего на свете, и, кроме того, эта вещь более нейтральна в отношении ценностной ориентации, чем песни Боба Марли. В ней заложен объединяющий потенциал. Если бы люди не пожалели времени послушать ее всем вместе, причем обязательно одновременно, — потому что, мне кажется, что-то такое происходит с нами, когда мы ощущаем себя причастными к чему-то, что выше нас, что нас объединяет, — из этого вышло бы что-то хорошее. Во всяком случае, мне не думается, чтобы от этого нам был бы какой-то вред. Так что попытаться стоит.
Такие мысли посетили меня в лагуне.
И вот судно пришло. И первым заорал Эгиль: — Судно! Судно! Оно прибыло точно в тот момент, когда у нас вышли последние запасы противокомариного средства и мы опасались, как проведем на острове предстоящую ночь. Все как-то сложно связано одно с другим, непонятным образом. Мии и Туэн крикнули, что теперь все надо делать чертовски быстро, а то скоро наступит темнота и тогда мы не сможем выбраться через проход в рифе. Мы пакуем вещи в бешеном темпе. Все, позаимствованное в домах, мы относим обратно, вскоре первая партия с мешками и снаряжением уже в лодке, затем Мии и Туэн возвращаются, оставшиеся на берегу садятся в лодку и отправляются на судно. Последними отплываем мы с Эвеном. Десятью оставшимися спичками «тим-файра» Эвен поджигает мусор и вскакивает в лодку. Темнеет быстро, и форсировать проход в рифе становится отчаянным предприятием, но мы отплываем. Вот вам преимущество мальчишества. Мальчишки могут сделать что-то быстро, не задумываясь.
Двадцать второй — тридцать второй костер
Облокотившись на поручни, я не отрываясь гляжу на Мануае. Единственное, что я могу разглядеть, это макушки тысячи пальм, силуэтом вырисовывающиеся на фоне неба. И пламя. Гигантское пламя, будто от десяти костров. Мы удаляемся от острова, но костер виден еще долго. И я точно знаю, что произойдет в грядущие дни. Знаю, потому что пишу это, уже пережив то, что было. Оно миновало, и я продолжил свой жизненный путь. С тех пор прошло какое-то время. А дальше будет следующее: мы приедем на Раротонгу и будем несколько дней опиваться пивом и отъедаться в ожидании воздушного лайнера. Очень скоро мы снова привыкнем к цивилизации и будем удивляться, отчего это нам так ее не хватало. Мы вляпаемся в скандальчик с женой Коффери (she is German, of course), потому что ей померещилось, будто мы все перевернули в ванной, а мы считаем, что этого не было. Затем мы полетим домой, и во время промежуточной посадки в Лос-Анджелесе Эвен придет к заключению, что «Саут-Вест Эйрлайнз» промахнулись с окраской своих самолетов. Летать они летают не хуже других, а вот окраска на редкость неудачная. Грязно-бурый и оранжевый цвета. Издевательство над воздухоплаванием! У Эвена острый глаз на такие вещи. Его не проведешь. Авиакомпании воображают, что это сойдет им с рук, но тут появляется Эвен и ловит их на промашке.
А меня в самолете, как всегда, будут обуревать кое-какие мысли. Например, пролетая над Атлантическим океаном, я думал следующее. Мысли во время четвертого перелета: Мысль номер один. Мне хочется покататься на лыжах. Мысль номер два. Нас не будут встречать с оркестром. Мысль номер три. Нашу экспедицию, наверное, замолчат (возможно, и к лучшему). Мысль номер четыре. Нужно мыслить прогрессивно. Мечтать, чтобы у меня осипло горло, вероятно, консервативная мысль. Мысль номер пять. Мы свою страну не прославили, и музей Кон-Тики пожалеет, что оказал нам поддержку. |
