Пока под заливную телятину да под стерляжью уху пропускали по третьей да по четвертой, Репня поведал другу о своих сердечных ранах.

Вадим размышлял в течение пятой и шестой, которые пропускались под иберское блюдо шаш-лык. А потом сказал:

— Подождите! Вы молвили, он — чародей?

— Да, — согласился Репня. — Из крупных. Светозар Сморода.

— Так чего же вы волнуетесь! — удивился Вадим. — У него к ней какое-то дело, но всякое дело, каким бы важным оно ни было, рано или поздно заканчивается. И тогда она будет вашей.

Пропустили по седьмой — под расстегайчики.

— Мне всегда было интересно, — сказал Вадим заплетающимся языком, — что общего между этим пирожком и женским сарафаном.

— То, что мы с вами ни печем расстегаи, ни носим их, — сказал Репня, поелику его этот сложный вопрос совершенно не интересовал.

Потом пропустили по восьмой и по девятой — уже ни подо что. А потом Вадим сказал:

— Поехали, отберем ее у него.

— Кого? — не понял Репня.

— Вашу Веру у вашего Света, — сказал Вадим. — Или вашу Свету у вашего Вера.

План похищения Веры и Светы они обсуждали под какую-то и под какую-то, пропущенные подо что-то и подо что-то.

— Вам будет Вера, а мне Света, — сказал Вадим.

И только тут Репня почуял неладное.

— Подождите-ка, — сказал он. — Какая Света? Ее зовут Вера, а Свет — это он.

— А-а-а?! — удивился Вадим. — Что же вы мне сразу не сказали? Свет мне не нужен, я не жопочник. К тому же вы молвили, он волшебник? От волшебников надо держаться дальше, чем от венца. Но ее мы все равно отберем!

Они вроде бы расплатились и вроде бы сели в экипаж Конопли. Но поехали не к дому Смороды — это Репня помнил точно, потому что через Вечевой мост они не переезжали, а через Гзеньский их бы кучер и сам не повез: эти ребята не ездят в Тверь через Урал. Похоже, они просто проветривались, раскатывая недалеко от дома Конопли. А может, и вовсе по-прежнему сидели в кабаке.

Потом вдруг оказалось, что Репня в карете, но Вадима рядом нет, а на улице уже вечер. Репня открыл переднее окошечко и спросил кучера (кучер вроде бы был Коноплев):

— А где ваш хозяин?

— Остался дома, — сказал с улыбкой кучер. — С Паломной седмицей вас!

Странно, подумал Репня. Разве он не поздравлял меня утром?

Он хотел спросить, куда они направляются, но задать такой вопрос означало признаться, что он ничего не помнит. Поэтому Репня стал внимательно смотреть в боковое окно. И вскоре сообразил: они едут к его дому.

Это было жутко. Куда-куда, а домой Репне не хотелось совершенно. Уж лучше на виселицу, чем в эту опостылевшую до невозможности пустую светелку.

— Послушайте, любезный! А нельзя ли еще чуть-чуть покататься? Боюсь, я должен немного проветриться. — Репня подмигнул кучеру.

— Отчего же нельзя? — Кучер подмигнул в ответ. — Хозяин сказал, я в полном вашем распоряжении на весь сегодняшний вечер.

И снова стучали по мостовой копыта лошадей, снова пробирались мимо окон экипажа фонарные столбы. А по тротуарам гуляли разряженные люди, но на них Репне было наплевать. Как наплевать было и на встречные экипажи. Тех, кто ездит в каретах, он никогда не любил, а те, кого он любил, никогда не ездили в каретах.

А потом они вдруг оказались около Вечевого моста, и Репня все вспомнил.

— Послушайте, любезный. Давайте прокатимся по Торговой набережной и вернемся через Гзеньский мост.

— Как скажете!

Когда они свернули на Торговую набережную, Репня приспустил на правом окне занавеску и под ее защитой проводил взглядом дом ненавистного Светозара Смороды.