– Я, Джон Кэрмоди, – прошептал он. – Я всегда был, есть и буду исключением…

Откуда‑то сзади и снизу до него донеслось рычание. Затем крики людей. Снова рычание, чьи‑то предсмертные вопли. И опять рев. И затем странный звук, будто лопнул мешок. Кэрмоди почувствовал, что ноги его стали мокрыми до колен. Он посмотрел вокруг и увидел, что луна зашла за горизонт и подымается солнце. Неужели минула ночь, а он так и стоял здесь в пурпурном тумане? Стоял и грезил?

Он моргнул и покачал головой: он опять поддался чужому влиянию. Его опять захватили бронзовые мысли человека‑статуи, и для него время потекло столь же медленно и сонно, как для этого бронзового истукана.

Наконец, он пришел в себя. Попытался двинуться, но понял, что прикован к этому монументу. И не только мысленно. Палец, который он сунул в рот статуи, теперь был крепко зажат бронзовыми зубами. Кэрмоди попытался вырвать его, но тщетно. Пальцу совсем не было больно, он онемел, а может, уже стал бронзовым?

Вероятно, человек‑статуя еще не полностью перешел в бронзу и, почувствовав палец во рту, он стал закрывать рот автоматически, а может – по злому умыслу. Он закрывал его медленно, всю ночь, а когда взошло солнце, процесс металломорфозы полностью завершился, и рот теперь уже никогда не откроется, так как душа покинула бронзовое тело.

Он быстро осмотрелся. Его тревожило не только то, что он не может освободиться от этой западни, но и то, что сейчас он у всех на виду. И что еще хуже – он выронил пистолет. Оружие лежало у самых его ног, но как он не извивался, он не мог дотянуться до него.

Он выпрямился и посмотрел на улицу. Никого.

Затем взглянул вниз, вспомнив, что ночью ноги его почему‑то стали мокрыми. Засохшая кровь струпьями висела у него на ногах.

Думая о фонтане крови на кухне, он пробормотал:

– О нет, только не это! Но после внимательного осмотра понял, что Мэри здесь ни причем. Кровь принадлежала чудовищу, лежавшему у подножия пьедестала. Мертвые глаза смотрели в пурпурное небо. Чудовище было вдвое выше среднего кэриена, а все тело покрыто густой голубоватой шерстью. Ноги его стали огромными, ведь им приходилось выдерживать тяжесть большого тела. Толстый извивающийся хвост был похож на хвост тиранозавра, которого Кэрмоди когда‑то видел на иллюстрации. Ногти на рука и ногах превратились в когти, а лицо приобрело звериную форму. Оно заострилось, челюсти потяжелели, острые клыки зловеще поблескивали в пасти. Они намертво зажали руку какого‑то несчастного, видимо, павшего во время боя, звуки которого Кэрмоди слышал ночью. На мостовой глянцево блестели черные лужи.

* * *

Шесть человек вышли из‑за угла и остановились, глядя на Кэрмоди. Они были безоружны, но в выражении их лиц было нечто, что встревожило Джона. Он опять попытался выдернуть палец. И опять ничего не вышло. Он посмотрел в мертвые глаза статуи, увидел угрюмую ухмылку и понял, что уговорить ее явно не удастся. Статуя – не человек. Он стиснул зубы. Если они не помогут мне, – подумал он, – а я не вижу причин, почему они должны помогать, мне придется пожертвовать пальцем. Это единственное, что осталось, если я хочу освободиться. Достаточно только достать нож из кармана…

Один из людей, как будто прочтя мысли Кэрмоди, насмешливо сказал:

– Давай, землянин, отрежь его, если ты, конечно, не боишься изувечить свою драгоценную лапку.

И тут Кэрмоди узнал Тэнди.

Ответить он не мог, так как все шестеро дружно расхохотались над ним, попавшим в столь сложное и щекотливое положение.