Фрэнсис Броуди. Убить до закатаЧастный детектив Кейт Шеклтон – 3
Из расследований Кейт Шеклтон Моей юной помощнице Эми Софи Макнейл
Суббота 12 мая 1923 года Грейт-Эпплвик
Пролог
Гарриет держала в худых ручонках накрытую тканью миску, чувствуя ее тепло. Девочка шагала вместе с братишкой Остином по плотно утоптанной тропинке, идущей от длинной полосы их огорода на Нижнем конце. Мамы дома не было. Она побежала на Таун-стрит за дешевыми сигаретами, о которых Гарриет нечаянно забыла, когда ходила с Остином за субботними покупками. Маме хотелось бы перебраться в новый дом. Ей до смерти надоело жить на задах, за чертой деревни. Тропинка тянулась через луг, пестревший первоцветами, лютиками и маргаритками. Вдали на церкви пробило пять часов. Остин дунул на созревший одуванчик. – Часы не работают. Этот одуванчик говорит, что сейчас три часа. Никогда не лезшая в карман за словом Гарриет вздохнула в ответ на эти детские заявления. – У одуванчиковых часов по субботам выходной. Они состоят в профсоюзе одуванчиковых часов. Брат всегда ей верил, каждому ее слову. – Почему папа все еще на работе? – Ему нужно закончить особый заказ. – Солнечные часы? – Да. Когда они добрались до ступенек перехода через изгородь, Гарриет отдала брату миску – подержать, пока сама она поднимется на верхнюю ступеньку, потом забрала посудину и спустилась с другой стороны. Часть овец Конроя паслась здесь вместе с молоденькими ягнятами. Одна овечка по кличке Мэри дала бы себя погладить, потому что выросла ручной, но сегодня Мэри не обратила на них никакого внимания, занятая своим ягненком. В школьном сочинении Гарриет написала: «Мое любимое время года – осень». Но, возможно, надо было написать – весна, или лето, или даже зима. На полпути через поле темное облако заслонило солнце, погрузив мир во мрак. В кусте боярышника поднял суету дрозд, жалуясь на пыль, от которой белели листья. Сюда уже доносился запах карьера – камень и пыль. Никого из рабочих там не будет, только папа. В это время в субботу никаких тебе оглушительных взрывов. Не будет пыхтеть дробильная машина, готовая проглотить детей и перемолоть их кости. Остин еле переставлял ноги. – А так ты можешь? – Гарриет защелкала языком, изображая конский топот. Мальчик попытался. В молчании, подгоняемые восточным ветром, они спустились вниз, ко входу в карьер. Он рос на глазах, как вывернутое наизнанку чудовище, становясь все больше и больше – голодные челюсти готовы схватить тебя и превратить в камень. «Не входить!» – предупреждала табличка. Дорожка шла то вниз, то вверх – тут лужи, там камни. На дальнем крутом склоне безнадежно цеплялось за край взорванной скалы деревце. Рядом с ним возвышалась новая гора из упавших камней. Дети пошли по неровной дорожке мимо хибары бригадира и большой вагонетки, которая перекрывала вид, если подойти к ней слишком близко. За вагонеткой начиналась пустота, темные очертания лачужек и дальних склонов. Упала первая капля дождя. Под прикрытием вагонетки Гарриет сунула пальцы в рот и свистнула, один раз длинно, один – коротко, условным сигналом. Если папа ее услышит, им не нужно будет проходить мимо пустых навесов, где играли в прятки гоблины. На ее свист отозвалось только эхо. – Мне это не нравится. – Остин сжал руку сестры маленькой горячей ладошкой. – Посвисти еще раз. Девочка свистнула. В будний день или в субботу утром тут были бы горластые рабочие, они бы крикнули Этану, что его ребятишки здесь. |
