Принц Саид свернул направо, на Каири-стрит. Полицейские в черной форме почтительно его приветствовали. Машина то и дело попадала в пробки, тем не менее Саид, подобно большинству кувейтцев, предпочитал водить машину сам. Пусть ливанцы заводят себе шоферов! А заодно с ними и женщины. Даже могущественнейший эмир водил машину сам. Огромная уродливая телебашня отмечала центр города, возвышаясь над небоскребами. Кое-как продвигаясь, принц к десяти часам добрался до Мубарак аль-Каббер-стрит и выехал к Сафар-сквер, где узрел настоящий океан машин между жмущимися друг к другу глинобитными домиками. Здесь и было сердце старого Кувейта, пронизанное мрачными пряными базарчиками. И хоть в городе на каждой улице переливались всеми цветами радуги витрины самых современных магазинов, жители находили для себя все необходимое в этих грязных лавчонках.

Принц выругался сквозь зубы. Машины застыли, прижавшись впритык друг к другу. Автомобильные гудки перекрывали передаваемый через усилитель вой муэдзина с мечети Фахд аль-Сахим. Ужасное кощунство! В Саудовской Аравии воистину правоверные никогда так не поступали. В их стране пять раз в день надо было молиться, иначе грешника ожидало примерное наказание.

Саид запаздывал. Взбешенный, он резко крутанул руль и выехал на тротуар. Никому не пришло в голову его оштрафовать. Он закрыл дверцу на ключ, что, впрочем, было необязательно, потому что в Кувейте почти нет воров. Спасительный обычай отрубать им руки держит нравственность страны на должной высоте. К тому же благодаря нефти город буквально ломится от богатства. Для кувейтца бесплатны практически все услуги: телефон, врачи, бензин. Он не знает, что такое налоги. Само собой разумеется, что на четыреста тысяч иностранцев, которые здесь проживают, эти льготы не распространяются, но зарплата настолько велика, что высокий уровень жизни обеспечен для всех. У палестинцев же, оплакивающих потерянную родину, вовсе нет никакой охоты покидать эту благословенную страну.

Принц Саид влился в густую базарную толпу. Из-за недавних дождей земля под ногами превратилась в настоящую клоаку. Четыре или пять ультрасовременных зданий возвышались над извилистыми улочками. В этих зданиях располагались банки. Принц колебался: он пришел немного раньше. Чтобы убить время, он проскользнул на базар, где продавались женские украшения. Крохотные лавчонки ломились от браслетов, подвесок, ожерелий грубой ручной работы. Еще четыре года назад в Кувейте не было ни одного ювелирного магазина. Но вскоре индусы, привлеченные дразнящим запахом нефти, восполнили пробел. В лавках толпились закутанные в черные покрывала женщины, стоял шум и крик, торговались из-за каждого динара. Ювелирная лавка – единственное место для самовыражения кувейтской женщины. Международное женское движение ни в коей мере не проникло в арабские страны. В лучшем случае – крольчиха, в худшем – проститутка; восточная женщина как социальное явление не существует.

Египтянка с красноватыми, выкрашенными хной волосами примеряет подвеску, которая покоится на могучей груди ее. Через витрину она замечает направленный на нее взгляд Саида аль-Фюжелаха. Лицо ее накрашено, грубовато и вульгарно, но в улыбке открываются ослепительные зубы. Она держит подвеску на ладони, взвешивает ее. Принц какую-то долю секунды колеблется. Если бы в его постели не лежала Мариетта, он вошел бы в лавку и купил для женщины украшение. Остальное – простая формальность. Он частенько прогуливается по базару украшений... Сейчас он себе говорит, что, как и у большинства египтянок, тело этой покрыто черными волосками, и проходит дальше. Разочарованная покупательница кладет подвеску на прилавок.

– Ты хотел меня обобрать, – говорит она торговцу, – это не золото.