— Не знаешь, куда нам дальше? — спросил он кобылку. Вместо ответа она потянула его вперед.

Спустившись, они очутились в высохшем русле небольшой реки, и пошли по гальке и мху, выстилающим его дно. Вскоре после полудня русло вывело их на равнину, чем-то напоминающую парк, с живописными группами деревьев тут и там. Миаль обследовал сумку с едой и перекусил. Лошадь аккуратно пощипала травку.

Не быстро и не медленно они продвигались по плоской равнине, которая едва заметно понижалась к востоку. С севера и юга поднимались скалы, но до них было много миль. Над головой проплывали облака, словно днища исполинских небесных кораблей. День разгорелся в полную силу и стал понемногу гаснуть.

Миаль заметил Дро еще издали — крошечный черный силуэт, сперва просто темная точка на горизонте, потом букашка.

Менестрель тут же испуганно натянул поводья. Кобыла остановилась. По спине Миаля бегали мурашки, в животе что-то шевелилось, и все это приводило его в бешенство. Он пустил лошадь в стремительный галоп.

Если Дро услышал его приближение — а вряд ли он мог его не слышать — то не потрудился не только обернуться и посмотреть, кто пожаловал, но даже уйти с дороги.

Миаль промчался мимо него на полном скаку, только комья из-под копыт летели. Он развернул кобылу, остановил ее поперек пути Дро и вытаращил глаза в притворном удивлении:

— Вот это да! Чертовски забавно встретить тебя здесь!

Менестреля охватила тоска.

— Ничего я не крал. Мне одолжила ее твоя подружка.

Охотник не ответил. Миаль вдруг почувствовал себя слабым и измотанным. Он вспомнил, что еще пару дней назад лежал в лихорадке, не имея сил встать, и его накрыла волна жалости к себе.

— Я не сам решил ехать за тобой, — сказал он. — Это твоя рыжая направила меня. Она, кажется, вбила себе в голову, что я могу тебе пригодиться.

Дро рассмеялся, резко и коротко.

— Угу, — уныло согласился Миаль. — Очень смешно, живот надорвешь.

Он слез с лошади и грустно погладил ее. Кобылка опустила голову и стала щипать траву. Воздух здесь был густой, ветер приносил благоухание то ли клевера, то ли деревьев. Неотвратимо наползающий вечер заставлял Миаля настойчиво искать человеческого общества. Он посмотрел на Дро.

— Я должен отослать лошадь обратно в поселок.

— Почему бы тебе самому не вернуться вместе с ней?

— Я же говорил тебе — я иду в Гисте Мортуа. Как и ты.

Дро сделал широкий театральный жест, словно приглашая Миаля на несуществующую дорогу, ведущую на восток:

— Прошу.

— Давай так, — в отчаянии сказал менестрель. — Я должен тебе деньги. Не люблю быть в долгу.

Он оборвал себя, не понимая, откуда взялось это отчаяние. Наверное, это был просто страх ночевать одному в этих чужих краях, без единого следа людей вокруг, если не считать их двоих.

— Я прощаю тебе долг, — сказал Дро. Он обошел менестреля и двинулся дальше на восток.

Миаль остался стоять и смотреть ему вслед, безнадежно пытаясь придумать, что возразить и как побороть глупый детский страх. Черный силуэт снова становился все меньше и меньше, небо окрасилось алым. Менестрель взглянул на запад. Солнце садилось в живописную рощицу. Деревья пылали, но не сгорали, а светило дюйм за дюймом погружалось в переплетение их крон.

Дро был уже в паре сотен ярдов.

Кобыла, пощипывая траву, убрела в сторону. Миаль позвал ее — лошадка подняла голову и посмотрела на него большими умными глазами. В медных лучах заката она тоже казалась медной. Когда музыкант снова окликнул ее и подошел на шаг, она вскинула голову, взбрыкнула и поскакала прочь, туда, откуда они прибыли.