Я могла бы напомнить этому трусливому червячку про ребятишек Додолева, Белякина и Карташова, или про гестапистых пареньков из нового Управления Охраны, или про наших дорогих соколов из маленькой личной армии Этого Господина – этакого зародыша будущего Sturmbateilung'a. Хорошо, если они передерутся между собой. А ну как объединятся?

Однако вместо этого я сказала:

– Ладно, допустим, не штурмовики. Придут аккуратные фискалы из гэбухи. Рояль разбивать не будут, книжки жечь не будут. Все внесут в протокол и передадут в казну. А тебя вежливенько в лагерь, на нары. За невосторженный образ мыслей. Не любишь Господина Президента – в лагерь. Или полюбишь?

– Уходи, – глухо сказал мне тогда Воскресенский. – Слушать тебя не хочу. Не хочу, не хочу… – бубнил он за моей спиной, тщательно закрывая за мной тяжелую дверь. Я приложила ухо к двери. Из-за нее все еще доносился бубнеж, словно Андрон уже забыл, что я ушла, и продолжал в одиночку спор со мной…

Мое новое убежище оказалось на другом конце Москвы. Маленькая, жалкая халупа в панельном шестиэтажнике в спальном районе. То, что надо, никаких излишеств. Одна комнатка четыре на пять, кухня, туалет. Телефон. Телевизор – старый «Рекорд». Я перетащила сюда кое-что из одежды, с десяток книг. Сам процесс переселения смахивал на сцену из боевика. Андрюша добыл у родителей машину, мы погрузились и начали петлять по городу, стараясь оторваться от хвоста. Правда, я не была уверена, что хвост тогда уже (или еще) был. В краткий момент смены власти спецслужбы нередко впадают в оцепенение, как собака Павлова, получившая две противоречивые команды одновременно. Я полагала, что за Дем.Альянс скоро возьмутся, но покамест эта пауза мне на руку.

Мы все равно хорошенько помотались, прежде чем убедились, что нас никто не пасет. Затем подъехали к нужному дому. Андрей вынес вещи и, взяв меня под руку, стал осторожно выводить из автомобиля. Я придумала себе отличный пластический грим, наклеила морщины, нацепила уродливый старческий платок и в таком виде древней толстой клушей вывалилась из авто, сразу повиснув на руке доблестного Андрея. Со стороны могло показаться, что это любящий внук сопровождает свою почтенную столетнюю бабулю. Вид был очень мирный, даже идиллический. Я тогда уже сразу решила, что на АКЦИЮ пойду как раз в этом гриме. Он мне очень к лицу, и никто не узнает в старушенции Леру Старосельскую. Такая мера предосторожности отнюдь не была излишней. Во времена Горбачева, и тем более после августа, я по неосторожности своей сумела основательно засветиться: на митингах, в прессе, даже на ТВ. Люди стали оглядываться на меня на улице, узнавая. Кое-кто просил автограф. Это было уместно для какой-нибудь кинодивы, но для профессиональной революционерки, задумавшей совершить покушение, моя прежняя беспечность стала выглядеть клинической глупостью. Не хватало еще, чтобы на меня в самый ответственный момент зеваки стали показывать пальцем и судачить. Вот, мол, идет ТА САМАЯ Валерия Брониславовна Старосельская. Интересно, что у нее спрятано в муфточке? Уж не револьвер ли? Уж не хочет ли наша Лера застрелить Господина Президента? Понятно, что без конспирации и грима пройти мне удастся до первого сокола. Да что там сокола – до первого постового милиционера, большинство из которых меня отлично помнят из-за оцеплений на Пушке. Дем.Альянс тогда был единственной оппозиционной Горбачеву партией, и нас разгонять посылали милицейские кадры со всей Москвы. Помню я, на одном из митингов мне крепко досталось дубинкой по спине от тощего, как глиста, долговязого мента то ли из Софрино, то ли из Кузьминок. Очень старался мент, носом землю рыл. Через пару лет я заметила знакомую физиономию в свите Этого Господина. Разузнала кое-что. Оказалось, что глист высоко взлетел и теперь начальник всех соколов.