Ни один не упомянул о том, что я сама освящала гостию. Османна, конечно, ничего не сказала, и я благословляла её за это от всего сердца. Но я понимала — теперь мне следует осторожно выбирать слова.

— Дары нашего благословенного Бога недолговечны, как манна, падающая с небес, декан, и подвержены порче, — я пыталась говорить спокойно. — Как долго, по-вашему, мы могли их хранить? Отец Ульфрид подтвердит — облатка Андреа чудесна именно потому, что сохранилась от разложения.

Отец Ульфрид изучал пол, отчаянно стараясь не встречаться глазами с яростным взглядом декана. Рука Роберта д'Акастера соскользнула с подлокотника кресла, и хозяин Поместья внезапно очнулся от дрёмы. Он изумлённо огляделся, припоминая, что он здесь делает, потом нетерпеливо щёлкнул пальцами в направлении кубка на маленьком столике, до которого его пухлые руки немного не дотягивались. Роберт д'Акастер ни разу не взглянул на свою дочь, как и она на него.

— Мне начали надоедать эти игры, госпожа, —внезапно повысил голос декан. — Ответь мне прямо: Брала ли Агата гостию, чтобы бросить перед свиньями?

— Я отвечу вам прямо: нет.

Он обернулся к отцу Ульфриду.

— Допрашивая эту женщину, мы ничего не узнаем. Её свидетельство отклоняется.

Я потихоньку вздохнула от облегчения. Если и Беатрис станет придерживаться таких ответов, они не смогут ничего доказать. Мы все ещё можем уйти отсюда невредимыми. Но сумеет ли Беатрис держать себя в руках? Я оглянулась — она внимательно рассматривала камыш на полу. Я даже не уверена, что она вообще слушала.

— Успокойся и соберись, Бетарис, — прошептала я.

— Я же дал тебе разрешение уйти, госпожа, — нахмурился декан.

— С вашего позволения, я останусь.

— Как пожелаешь, госпожа. — Декан ещё сильнее нахмурился, потом по его губам скользнула лёгкая улыбка. — Да-да, возможно, тебе следует остаться, госпожа, но сиди тихо.

Декан перевёл взгляд на Беатрис.

— Встань, госпожа.

Она не шелохнулась и даже не посмотрела на него.

— Госпожа!

Я толкнула её, заставив подняться на ноги, но она так и не глядела на декана.

— Ты Беатрис, полагаю.

Она едва заметно кивнула.

— Хотя это, несомненно, не твоё Богом данное имя, именно оно должно быть записано, не то мой идиот-писарь обгадится, если мы озадачим его хилый мозг другим.

Толпа засмеялась, и декан поднял руку, призывая к тишине. Беатрис пристально смотрела на сухие соцветия пижмы, рассыпанные среди камышей на полу.

— Ну же, дорогая, — мягко сказал декан.

Беатрис подняла взгляд, услышав внезапную перемену тона, и он улыбнулся.

— Не надо бояться. Тебе надо только сказать правду — и всё будет хорошо. Ты понимаешь?

Нога человека, сидящего рядом со мной, дрожала. Но от волнения ли, от мрачных предчувствий или паралича — сказать невозможно.

Беатрис осторожно кивнула.

— Хорошо. Тогда начнём. Агата ведь не принимает участия в таинствах, так?

— Нет, она отлучена... Как и все мы.

Он ободряюще кивнул.

— И конечно, она страдала, лишившись утешения святой церкви?

— Мы... мы все страдали.

— Несомненно. Как и всякая христианская душа. — Он соединил кончики пальцев, словно погрузился в раздумья. — Но скажи мне вот что: казалась ли Агата более огорчённой, чем остальные?

Беатрис колебалась, безумно глядя на меня.

— Нет.

— Значит, не более, Беатрис. Ну, тогда, может, менее?

— Нет... не менее, — голос Беатрис задрожал.

— Признаю ошибку, — склонил голову декан. — Конечно, ты права. Не менее. На самом деле — совсем никак.