Володя во время второго допроса уже изучал подробности нераскрытых дел: адреса, что украл, каким способом проник в квартиру. И вдоволь курил: следователь, которому на каждого подопечного выдавалось в месяц семь рублей с копейками, выделял по пачке «Примы» в день.

«Сколько ты на него повесил?» — спросила Валентина во время первой встречи. Следователь прикинулся дурачком. «Слушай, друг, — посоветовала она, — не делай из парня героя. На киче сидят не дураки, с двумя десятками краж за спиной его подтянут к себе авторитеты, в течение года-двух будут одни и те же разговоры — о кражах, деньгах, «свободной» жизни. Когда он освободится, его найдут, дадут денег — что дальше, не мне тебе объяснять. Если он откажется, друзья по зоне надуют губы: «Обижаешь». А такое слово многое значит даже на воле: «Значит, ты забыл, как глотал чай с конфетами, прикапывался колбаской, салом. И кто тебе шконку в продоле выделил — тоже не помнишь?» А с одной кражей у него есть шанс тихо отбарабанить свой срок. Дай-ка я с ним поговорю».

Вроде бы все усвоил Грачевский во время разговора с Ширяевой, но обвинили его в двенадцати кражах личного имущества граждан и осудили на полтора года. Повторное преступление, совершенное по однородной статье, называется рецидивом. Не прошло и месяца, как он освободился, — и его снова взяли под стражу. Во второй раз ему грозил срок до десяти лет, дали только пять. В третий раз — семь, но он вышел раньше, попав под амнистию. И, как ни странно, «завязал». Но сел матери на шею.

Валентина налила слесарю еще одну рюмку.

— Не в службу, а в дружбу, Костя. Сходи, пожалуйста, за Грачевским. Если он не согласится…

— Согласится, — заверил сантехник, опорожнив рюмку.

18

Грачевский появился в квартире судьи в привычной экипировке: в китайском спортивном костюме и тапочках. Издали могло показаться, что на его руках синие перчатки, — они сплошь были покрыты татуировкой. Внешность у него была типичной для людей его профессии: худой, сутулый, голубые бесцеремонные глаза смотрят с поволокой, более чем уверенно.

Он вошел с сигаретой в руке и, присаживаясь, стряхнул пепел в пепельницу. По привычке, как уважающий себя и собеседника человек, выложил на стол пачку сигарет и зажигалку.

Валентина уже приготовила для него рюмку и налила водки. Прежде чем предложить гостю выпить, прямо спросила:

— Володя, хочешь мне помочь?

Грачевский моргнул густыми ресницами и медленно перевел взгляд на сантехника, опустившегося на стул.

— Костян, погуляй. Только без обиды.

Костя поспешно встал, но был остановлен хозяйкой. Он выпил предложенную ею водку и, подхватив ящик с инструментами, вышел.

До своей рюмки Грачевский не дотронулся. Он потушил сигарету и тут же прикурил другую.

— Короче, — после продолжительной паузы начал он, — разговор будет, показаний — нет.

Он увидел, как задрожала рука Ширяевой. Валентина, глядя поверх головы соседа, твердила про себя: «Он видел их. Он видел…»

Она встала.

— Я сейчас, — тронула Грачевского за плечо, направляясь в ванную.

Женщина долго умывалась холодной водой. Тушь с ресниц попала в глаза. Оставляя на полотенце черные пятна, вытерла лицо и еще долго смотрела на свое бледное отражение в зеркале. Она верила и нет, что так быстро смогла выйти на след убийц. Пожалуй, это громко сказано, но не для нее, бывшего следователя, — было бы за что зацепиться.

Курлычкин играл с ней в открытую, но к нему очень трудно подступиться, не имея о нем и его бригаде практически никакой информации. Наводить о нем справки в соответствующих органах не входило в планы Ширяевой, даже контакты с Василием Маргеловым придется прервать: она больше не донимает его расспросами, значит, бросила свою более чем рискованную затею.