Омерзительно, конечно, но это – классическая Вилланель. Коронный, можно сказать, номер, исполненный гениальностью и ужасом, которыми славятся ее лучшие работы. Даже задыхаясь от вони, я узнаю тот особый дар, что заставил меня идти по ее следу. Кроме того, трудно не разглядеть в этой картине личное послание. Если надеешься на сказку со счастливым концом, – как бы говорит она, – можешь об этом забыть, поскольку все – дерьмо. И она не шутила, ведь ее здесь нет. Встав перед дилеммой, как поступить – прийти мне на выручку или спасать свою шкуру, она сделала выбор в пользу второго.

Разумеется. Она же психопатка.

Женщины ведут меня к центру склада, где уже ожидает череполицый. Меня сажают на стул, рюкзак кладут рядом. Учитывая обстоятельства, я удивлена их вежливостью и обходительностью.

– Ty kto? – снова спрашивают меня, и я снова отвечаю отсутствующим взглядом.

– Kto ona takaya? – Череполицый указывает в направлении, куда побежала Вилланель, и я хмурю брови, делая вид, что не поняла вопроса или не знаю, о ком речь.

– Ona bolnaya na golovu, – говорит женщина с косынкой, и я, услышав предположение о проблемах с психическим здоровьем, устремляю на нее жалобный взгляд и, к своему удивлению, обнаруживаю, что у меня из глаз текут слезы.

Раз начала, то надо продолжать в том же духе. Я подаюсь вперед, прячу лицо в ладонях и принимаюсь всхлипывать. Я чувствую, как содрогаются мои плечи, а слезы текут сквозь пальцы. Я лишилась мужа, дома и, в сущности, жизни. Меня схватили в стране, которую я едва знаю, и вынуждают говорить на языке, которым я едва владею, бежать от врага, которого я не могу идентифицировать даже примерно. Нико считает меня мертвой, но «Двенадцать» так просто вокруг пальца не обведешь. Единственный человек, который мог бы меня защитить, это Вилланель, но я лишилась и ее.

Не знаю, сколько я так просидела, переполненная жалостью к себе, но когда я наконец подняла голову, татуированный опустил руку с телефоном и сухо объявил:

– Едет Даша Квариани. Будет с минуты на минуту.

Вытирая глаза тыльной стороной руки, я рассматриваю окружающие меня лица. Кем бы эта Даша ни была, известие о ее приближении к хорошим новостям явно не относится.

Их пятеро. Четверо – молодые, одетые с иголочки мужчины бандитского вида. Войдя, они встают, как вкопанные, заткнув носы и недоверчиво переглядываясь. Женщина не обращает внимания на запах и на беспорядочно бродящих кругами по складу работников, она широко шагает к центру помещения и осматривается. В этом антураже она – как видение. Черная дубленка, застегнутая на молнию до самого горла, холодные зеленые глаза, прическа каре из глянцевитых каштановых волос.

Она жестом подзывает мужчин. Двое из них приближаются ко мне, гоня перед собой дурманящую волну одеколона. Первый сажает меня на стул и брезгливо обыскивает, а второй вытряхивает вещи из моего рюкзака на пол и отделяет «глок» с обоймами от мятых свитеров и грязных носков с трусами. Женщина бросает взгляд на пистолет. Положив ладони на колени, она наклоняется вперед и задумчиво меня рассматривает. Потом отвешивает пощечину, и довольно сильную.

Я чуть не падаю. Но по-настоящему меня поражает не хлесткий удар, а то, что она считает меня кем-то, кого можно и нужно бить. Я в изумлении гляжу на нее и получаю вторую пощечину.

– Ну что, сука гнойная, как тебя зовут? – Русские ругательства порой весьма колоритны.

У меня внутри что-то щелкает, и я вспоминаю слова Вилланель. Ее пожелание, что я должна быть немного как она. Должна быть немного Оксаной. Она бы не сидела безвольно на стуле, готовясь со слезами на глазах к худшему. Она бы наплевала на страх, засунула боль куда поглубже и обдумывала бы следующий шаг.

Я ни разу в жизни никого не била. Поэтому, когда я вдруг рывком вскакиваю со стула и звонко всаживаю кулак в милый носик Даши Квариани, то не знаю, кто из нас больше удивлен – она или я.