Ниже мелкими буквами были приписаны ученые звания хозяина, но издали их было не разглядеть. Впрочем, мне было начхать на все его дипломы и степени…

Я тихо подъехал к воротам и позвонил.

Дверь гаража была открыта, и там стоял маленький горбатый «рено»; это должно было означать, что костоправ дома.

Наконец на пороге показалась истрепанная годами женщина.

— Мне к доктору Обуэну! Срочно! — крикнул я.

Служанка вылупилась на меня, и результат осмотра оказался явно не в мою пользу, поскольку она бесстрастным голосом заявила:

— Доктор уже окончил прием и собирается на выезд, Он не сможет вас принять…

Говоря, она слегка морщила нос: от меня продолжал исходить веселый и назойливый запах навоза.

— И все же я должен к нему попасть, Я привез раненую. Случай очень серьезный.

— Если серьезный, тогда везите ее в больницу…

Я начал закипать.

— Послушайте, она истекает кровью, а на дорогах пробки. Неужели он допустит, чтобы она умерла у него на пороге?!

В доме открылось одно из окон, и в него высунулся худой парень в очках.

— Что там такое, Соланж?

— Девушка тяжело ранена! — крикнул я ему через плечо старой совы. — Надо спешить!

— Хорошо, входите!

— Откройте ворота, — велел я бабе. — Чтоб не так далеко было ее нести.

Она, ворча, открыла, и я поставил машину позади гаража. С улицы она теперь была не видна — этого я и добивался.

Служанка помогла мне внести Сказку в дом. Бедняжка уже вся побелела. Я испугался, что она уже отдала концы, но потом увидел, что ее грудь чуть-чуть приподнимается.

Тут подоспел и сам врач; он уже надел белый халат и стал в нем похож на измученного девственностью студента. Он наклонился над стоявшей в коридоре банкеткой, на которую мы положили раненую, и скорчил гримасу. Мамаша Соланж потопала на кухню за тряпкой.

— Что случилось? — спросил врач.

— Да, по всему видать, пулевое ранение…

Он подскочил и посмотрел на меня.

— Что-что?

— Я работал у себя в поле, тут остановилась машина, какие-то типы вытащили из нее эту девку, пальнули в нее и уехали. Ну, пока я ходил за своей машиной…

Но он уже не слушал. Все его внимание было обращено на рану.

— Ее нужно немедленно везти в больницу! — объявил он. — Я позвоню, чтобы прислали «скорую».

— А что, плохо дело?

— Хуже не бывает…

Я внезапно стал весь холодный, как ледышка.

— Неужели помрет?

— Пуля насквозь пробила ей основание черепа. Это просто чудо, что она до сих пор жива.

Я судорожно сцепил пальцы.

— Скажите, но, может быть, ее еще можно починить? Ну, какими-нибудь там переливаниями, пересадками…

Он покачал головой.

— Нет, ничего уже не поможет.

— Вы уверены в своем диагнозе?

— К сожалению, да.

Тон, которым он это произнес, был для меня не менее мучителен, чем сами слова.

Я посмотрел на Сказку… Она, казалось, понимала, о чем говорят. Глаза ее были открыты, и в них блестели слезы. И внутри у меня словно что-то закричало, но крик этот так и не смог вырваться наружу.

Ее губы зашевелились. Я наклонился и услышал ее шепот:

— Не бросай меня…

И вдруг я заорал гулким голосом, от которого задрожали стекла:

— Нет, Сказка, я тебя не брошу! Не бойся, не брошу никогда!

Врач попятился; служанка застыла с тряпкой в руке.