— Лис болен, сомнений нет, — сказал Тальбот, качая головой. — Я-то думал, он отрезал это дело от себя, но сдается мне, он еще больше увяз. Не знаю, Эмили.

— Я чувствую, что Дэви… ох, что-то он скрывает, — нахмурилась Эмили.

Муж выразительно посмотрел на нее:

— Да вот то самое!

Линда крутанулась юлой:

— Что — то самое?

— Старую беду. Сейчас до меня дошло. Сердечко мое, о чем я всегда говорил? С тех пор как Дэви вернулся, я то и дело ловлю его на том, как он таращится в ту сторону. На дом Баярда. Прямо одолел его этот дом!

— Дом… Баярда? — Эмили бросила туда опасливый взгляд. Он так и стоял рядом — пустой дом, откуда двенадцать лет назад Тальбот привел к ним мальчика Дэви.

— Я всегда говорил, что это ошибка, что нельзя им жениться, Лин и Дэви, — бросал тяжелые, как валуны, слова Тальбот Фокс. — Я понимал, что Дэви не сумеет вычеркнуть прошлое.

— Все не так! — крикнула Линда. Она побледнела, как трава под луной.

— А что же еще… — Тальбот растерянно сморгнул.

— Ах, Тальбот, Тальбот, — запричитала Эмили.

— Даже обсуждать это не хочу! — И Линда убежала в дом.

Глава 4

ЛИС ВО СНЕ

Он плывет по реке густой и красной, как томатный сок, плывет быстро, мощными гребками, полный рвущейся из горла радости, но скоро начинает злиться, потому что она пляшет перед самыми его пальцами, а он никак до нее не дотянется, сколько бы ни старался. Открыв рот, чтобы окликнуть ее, он хлебнул из потока и понял, что это не томатный сок, а что-то соленое, крепкое, резкое и острое на вкус.

И вот уже Лью Бинкс лежит и кашляет у его ног, а снизу из колючек ведут пулеметный огонь миллионы японцев, и все пули летят в скалу, образуя сплошной тоннель живого металла, поднимая вокруг них каменные осколки и завывая… И вдруг Дэви видит, как один японец встает и шагает прямиком к скале, улыбаясь, приветливо кланяясь и стреляя от бедра на ходу. Тогда Дэви приподнялся и бросил в него камнем, но камень свободно пролетел сквозь его тело, а японец все идет себе и идет, и по мере его приближения Дэви увидел, что у японца-то лицо Элвина Кейна. Кейн подходил все ближе, улыбаясь, расшаркиваясь и постреливая, и руки Дэви начали чесаться, трястись и…

Дэви открыл глаза.

Он был в тюрьме. Над ним висела серебряная решетка.

Прогоняя сон, он сел на кровати. Порыв ветра проник сквозь жалюзи, серебряная решетка на потолке заколыхалась с ними в такт и снова застыла в неподвижности.

Он не мог справиться с руками. Их трясло просто жестоко. А внутри еще эти колючие пузырьки.

Скорчившись на кровати, он чувствовал жар простыни, липнущей к телу. Пот каплями стекал по щекам, по груди и по спине.

Он буравил глазами ладони, пытаясь разглядеть пузырьки и унять дрожь.

Потерпев фиаско, он в бешенстве засунул ладони под себя. Но тряска просто поднялась вверх по рукам. Плечи тоже охватила дрожь.

Дэви облизнул губы, попытался рассуждать. Но мозг тоже не поддавался управлению. Ты садишься ему на хвост…

Тихий стон заставил его резко повернуть голову. Линда.

На второй кровати.

Лунный свет падал ей на шею. На горло.

Она лежала на спине, разметав от жары руки и ноги.

Горло.

Серебряное, нежное, живое и беспомощное в лунном свете, и тоненькая жилка бьется слабым пульсом.

Кровь, Бинкс, скала, завывание, японец и лицо Элвина Кейна.

Пульс у нее в горле.

Теперь закололо и в ногах; он высвободил ладони.

Внезапно он оказался на полоске блеклого коврика между их кроватями — стоял и смотрел вниз на лунно-призрачную плоть.