Они отволокли меня на полуют и затеяли судить судом военного трибунала – это меня, вы понимаете, меня , который ради их же блага продал полиции своих товарищей! Ох, как же они препирались, что со мной делать дальше! Одни говорили одно, другие – совсем другое, а кончилось всё тем, что капитан решил высадить меня на берег. Пароход остановился, спустили шлюпку, затем в шлюпку спустили меня, и всё это время толпа бесновалась на палубе, изрыгая проклятия в мой адрес. Я заметил среди пассажиров того парня с перевязанной рукой и решил, что я ещё дёшево отделался.

Мы ещё не пристали к берегу, а я уже переменил своё мнение. Я-то надеялся, что там никого не будет и мне удастся без помех пробраться вглубь страны, но пароход не успел ещё отойти достаточно далеко от населённых мест, и на берегу в ожидании шлюпки сразу собралось полдюжины любопытствующих типов. Старшина-рулевой тут же раззвонил этим бродягам, кто я такой, а потом вместе с гребцами просто выкинул меня за борт на глубине десяти футов, нисколько не заботясь о том, что акул в тех водах не меньше, чем зелёных попугаев в буше. Я слышал, как они ржали надо мной, пока я, отплёвываясь солёной водой, плыл к берегу.

На суше оказалось похлеще, чем в воде. Я выполз на песочек, стряхивая с себя водоросли, и меня сразу схватил за шкирку здоровенный малый в вельветиновой куртке, а человек шесть его приятелей крепко заломили мне руки за спиной. Большинство из этих ребят были простыми парнями – их я не очень боялся, но один из их компании – противный хлюст в широкополой шляпе – сразу мне не понравился из-за надутой рожи, да ещё к тому же он оказался дружком верзилы-главаря.

Ну так вот, вытащили они меня на пляж, руки отпустили, зато окружили со всех сторон. Тот, что в шляпе, мне и говорит:

– Мы тебя, приятель, как только про суд узнали, давно уже поджидаем в здешних краях.

– Что ж, – говорю я, – очень мило с вашей стороны.

– А ты, тварь, заткни пасть, если дорожишь зубами! – говорит он и обращается к своим: – Что сделаем с этим ублюдком, друзья? Повесим, утопим или пристрелим? Кто хочет высказаться?

Уж больно мне эти ребята деловыми показались, и начал я всерьёз беспокоиться.

– О чём это вы, – говорю, – парни, толкуете? У меня бумага от властей с помилованием имеется, так что отвечать придётся как за убийство!

– Поди, когда сам убивал и грабил, не думал, как это называется! – прокаркал здоровяк в вельветовой куртке.

– Так вы хотите прикончить меня за то, что я был грабителем и убийцей?

– Плевать нам на это с высокой башни, – говорит главарь, – а подвесить мы тебя собираемся за то, что ты дружков своих заложил. И ни слова больше, мразь, – тут тебе не суд с адвокатами!

Накинули они мне на шею верёвку и потащили в лес. Там на опушке росли дубы и эвкалипты. Выбрали они подходящий дуб и полезли на него, чтобы, значит, подготовиться к своему мерзостному деянию. Конец верёвки перекинули через нижний сук, связали мне руки за спиной и велели читать молитву, только не очень долго. Совсем уж было конец мне пришёл, но Провидение, видать, решило, что умирать мне ещё рановато. Теперь-то легко об этом говорить, сидя тут с вами, сэр, а тогда мне совсем хреново сделалось на той опушке: за спиной буш, перед глазами пустынный пляж, линия прибоя и одинокий пароход на горизонте, а вокруг – полдюжины головорезов, жаждущих моей крови.

Раньше мне бы и в кошмарном сне не привиделось, что я однажды буду радоваться появлению полиции, а только в тот раз именно они меня и спасли. Отряд конной полиции как раз ехал из Хоукс-Пойнта в Данидин. Они услыхали подозрительный шум и свернули с дороги в буш, чтобы узнать, в чём там дело. В своё время послушал я немало хорошей музыки, но ни один знаменитый оркестр не выдавал такой ангельской мелодии, как шпоры на сапогах и бляхи на сбруе у тех полицейских, когда они галопом выскочили на пляж всем скопом.