— Как назовем?

— Ей-Богу не думала, но можно и Ваней, в память о твоем отце. Если, конечно, не возражаешь?

— Да ты что! Спасибо тебе, родная, спасибо, мать так обрадуется…

— Ты ей скажешь?

— Она уже знает. Слушай, Надюш, а поглядеть можно на сыночка? — Внутри Григория все пело, страхи исчезли или затаились где-то далеко-далеко.

— Сейчас поднесут к окошку. — Надя улыбнулась. — Ближе нельзя. А вон, кажется, и сестричка идет. Посмотри.

Григорий подошел на цыпочках, осторожно и стал смотреть на своего первенца. Немножко разочаровался: такой малюсенький, красненький. Глазки закрыты, спит. Этот человечек — сын его, плоть и кровь его… И вновь — волна радости. Подумал, теперь у него тоже есть сынишка, сынуленька. Подойдя к Наде, благодарно поцеловал ее.

— Ну как? — спросила она.

— Настоящий мужчина, — ответил Григорий ее же словами. Загнул, конечно, малость, но ей приятно, глаза так и искрятся счастьем.

— Знаешь, Надюш, я тут тебе одну вещичку принес, сейчас покажу. Только закрой на минутку глаза. — Надя покорно выполнила его просьбу. — Смотри, — Григорий подал ей коробочку, а в ней — перстень с бриллиантами.

Ахнув, Надя взяла перстень и мило заулыбалась. Видно, что подарок пришелся по душе.

— Какой красивый! Спасибо, спасибо, любимый! — Тут же примерила: как раз. — Дай поцелую. — Поцеловав, прошептала: — Ты даже не знаешь, как меня этим обрадовал. Спасибо, Гришенька!

Вошла сестра: пора. Григорий засуетился. Сказал, что принес сыр, йогурт, яблоки. На рынке спрашивал у женщин, что можно взять, а чего нельзя.

Надя довольна. Говорит, что Рюмин накупил все подряд, чего надо и не надо, а у него все, что положено.

Осталось узнать, когда забирать из роддома. Сказал, что Ирина у больной тетки, та плоха, но если жена вернется, то приедут забирать вместе, а если нет, то он один.

— Лучше бы один, — вздохнула Надя. — у меня к тебе будет разговор.

— Серьезный или так себе?

— Вообще-то, серьезный.

— Ну вот и расстроила, а так было хорошо.

— Не волнуйся, ничего сверхстрашного, но поговорить надо.

— Ты же знаешь, Надюш, я спать теперь не буду. Намекни хоть, о чем?

— О работе нашей, о работе. Все, больше ни слова, и не пытай, а то мне плохо будет. Повторяю: речь не о наших с тобой отношениях, а о работе. Понимаешь?

— Понимаю-понимаю…

— Поверь, если б я тебя не любила, то и никакого разговора не было бы. Но я тебя, Гришенька, очень люблю. Очень!… - На глазах Нади появились слезы. — Иди, — прошептала она.

XXVI

Посещение Нади не только воодушевило Парамошкина, но и расстроило. Надо ли говорить о том, что все дни, оставшиеся до ее выписки из роддома, прошли в постоянных болезненных предположениях. Что же она скажет? Что преподнесет? Уж лучше бы не предупреждала и не расстраивала. Хорошо, что работы невпроворот, хоть как-то отвлекает. Ирина, в связи со смертью тетки, задержалась для оформления разных дел, и ему пришлось "пахать" за двоих. И все равно не находил себе места.

А оснований для волнений предостаточно. Фирма "Надежда" процветала, но он-то знал основу ее процветания! Надя в разговорах не раз говорила, сколько утаивается при отчетности торговых точек и работающих в них людей, как "химичат" они с процессом оплаты труда сотрудников. За что ни возьмись налоговая служба, немедленно всплывут темные дела и махинации. Только опираясь на сына губернатора и мэра города, фирма "Надежда" этой участи пока миновала.