Никита, хрупкий как мать, с выражением вечного недовольства во взгляде, отложил ложку и отвернулся к окну. Мне показалось, что он нервно вздохнул, словно бы ему трудно было взять себя в руки. И это про себя я запомнила.

Но больше запоминать было нечего. Никто не бросился ко мне с признаниями и раскаяниями, никто не вскричал: «Я чудовище!», никого убийцей назвать я бы сейчас не смогла.

– Дети, это сестра жены Кости. Ее зовут Нета, – уточнил дед.

Илья поднялся с места и придвинул от стены к столу стул. Я прошла и села рядом с ним.

На пороге появилась Зоя Павловна в сопровождении серой собаки. Она принесла прибор для меня. Никто не потрудился заранее предупредить повариху, что за столом будет еще один человек. Странно.

Серая собака покружилась на месте и, стукнув суставами о паркет, легла на пол.

5

Никто из членов семьи не задал мне ни единого вопроса. Что это было – деликатность, равнодушие или невоспитанность?

Никита завел речь о беспутных нравах современной молодежи, которые лично он наблюдает в лагере студентов археологов, занимающихся раскопками на территории поместья.

– Дед, почему их прогнать нельзя? – вопрошал он. – Ну, ведь мерзость творится: пьют каждый вечер, музыка орет, девки чуть не голые пляшут.

– Я попрошу Дмитрия Петровича, навести порядок, – сказал Эльвира сыну. – Никитушка, что ты так разозлился на бедных ребяток? Ты и сам с ними осенью шашлыки жарил и пиво пил.

– Я был гостеприимным, – ответил Никита недовольно. – Но они же добра не помнят! А твой Дмитрий Петрович, мама, на ночь в Гродин ездит, к жене и детям, а что тут деется – ему без разницы. Он монографию о питекантропах пишет, ему не до реальной жизни.

– Не о питекантропах, Никитушка, – мягко поправила его отставная актриса. – О культуре, которая была тут в шестом веке…

Никита возмущенно хмыкнул, но спор прекратил.

Руслана, сидевшая как раз напротив меня, спросила у Ильи, не может ли он дать ей урок верховой езды? Илья, который в своих пыльных джинсах явно диссонировал интерьеру, объяснил ей, что сейчас на конюшне нет той лошади, на которую можно было бы сесть Руслане. А те, что есть больно прыткие и не дай бог, сбросят неопытную наездницу.

Никита, следивший вполуха за объяснениями Ильи, кривовато ухмылялся.

– Илья Александрович, – сказал он, наконец. – Не родился тот жеребец, который сбросил бы Руслану. И тебе не удастся.

Илья, который, кажется, и сам понимал это, отделался улыбкой. И на этот раз она, блеснувшая в непосредственной близости от моих нервных рецепторов, заставила меня вздрогнуть. Понимая, что теряю ощущение реальности, я начала на себя злиться.

На слова Никиты Руслана никак не отреагировала, зато дед глянул на внука недобрым взглядом, а Валерий Викторович, полуоткрыв рот, уставился на жену. У отца Кости была занятная мимика: в обычной жизни он казался очень симпатичным человеком, но в момент недоумения, удивления или замешательства становился похож на мелкого грызуна.

Остальные совсем замолчали и сосредоточено ели. Я заметила, что у всех членов семьи, кроме деда, аппетит был отменный. Даже Эльвира, которая обследовалась в больнице сына с подозрениями на рассеянный склероз и не так давно получила подтверждение диагноза, жевала не переставая. Но тут я бы не стала делать далеко идущих выводов, ведь я не знаю, какой аппетит у таких больных.

Серый пес, позевывая, поднялся с паркета и с самым независимым видом вышел на виртуальную траекторию стола. Его глаза, который сначала показались мне загадочными и восточными, сейчас были глазами обычной голодной собаки, а ведь не так давно афган полакомился свининкой.