— Я должен идти. Постарайся уснуть.

— Уснуть! «Сон, способный залатать худой мешок забот». Ох, опять из меня актерство прет! До свиданья, Найджел.

— Не провожай меня. До свиданья.

Найджел спустился по лестнице и мрачно побрел по нарядной Слоан-стрит. Ему предстояло сделать непростой выбор: рассказать ли Аллейну о подслушанной тираде Стефани? О женщины!.. Если держать язык за зубами, то Феликс из любви к Стефани свалит всю вину на Сэйнта. Вспомнив отповедь Аллейна в связи с его, Найджела, сомнениями нравственного порядка, журналист признался сам себе, что в первую очередь печется о собственном душевном покое. Он уже достиг Найтсбриджа и брел по направлению уголка ораторов в Гайд-парке, когда в нем созрело бесповоротное решение: нет, он не вправе что-либо утаивать от Аллейна!

С тяжелым сердцем Найджел остановил такси:

— В Скотланд-Ярд!

Еще не было четырех, однако старший инспектор оказался на месте и сразу его принял.

— Привет, Батгейт! Что это с вами? Отыскали еще одного убийцу?

— Прошу вас, не дразните меня. Я пришел не для того, чтобы изложить очередную версию, а дать показания.

— Садитесь. Итак, я весь внимание.

— Аллейн, ручаюсь, вам не понять, в каком затруднительном положении я оказался. Вам легко быть беспристрастным, но меня связывают узы дружбы с некоторыми персонажами нашей драмы... Тайна, которую я вам открою, касается женщины!

— Что вы несете? — резко перебил его Аллейн. — Выкладывайте ваши сведения — сами сказали, что пришли сюда ради этого... Простите, Батгейт, в последние дни я стал несносен.

Найджел проглотил комок, подкативший к горлу:

— Я ненароком подслушал признание.

Аллейн помедлил, потом взял в руку карандаш.

— Когда?

— Примерно час назад.

— Где?

— В квартире Феликса.

— Так, продолжайте.

— Легко сказать!.. Я вошел в прихожую без стука и услыхал голоса в гостиной, которую сам он называет «студией». Сначала женщина сказала: «Если я это сделала, то лишь ради тебя, Феликс! Он был твоим заклятым врагом». А Феликс ответил: «Я не могу в это поверить, не могу». Тогда она принялась хохотать, странным таким смехом, а потом говорит: «Все впустую. Однако я ни в чем не раскаиваюсь, слышишь? Но теперь, я вижу, ты не стоишь подобных жертв». Тут я нарочно хлопнул входной дверью и позвал Феликса. Он вышел в холл и провел меня в гостиную. Там была она.

— Кто?

— Стефани Воэн.

— Невероятно! — разозлился Аллейн.

— Надеюсь, вы не хотите сказать, что я лгу. Такими вещами не шутят, я не забуду их разговора до гробовой доски!

Аллейн молчал так долго, что Найджел стал поглядывать на него с тревогой. Наконец старший инспектор заговорил:

— И все же, Батгейт, этого недостаточно для бесповоротного вывода о ее виновности. «Если я это сделала, то лишь ради тебя. Он был твоим заклятым врагом». Допустим, она открыла Гарденеру, что чем-то пригрозила Сюрбонадье и это могло подтолкнуть Артура к самоубийству. Можно предположить и другое: разговор шел вовсе не о Сюрбонадье.

Если бы вы видели Феликса, то не стали бы делать такие предположения.

— А что с ним такое?

— Он совершенно подавлен! — воскликнул Найджел, не подобрав других слов.

— «Совершенно подавлен». Вы заразились от них театральной аффектацией. Барклей Крэммер, этот старый болван, сегодня на слушании в суде тоже корчил из себя «конченого человека».