— Кинзи, это Барбара Даггетт. Что-то происходит. Когда я приехала сюда сегодня утром, на ступенях у входа сидела какая-то женщина, которая говорит, что она жена отца.

— О Боже! Ловелла.

— Ты знаешь ее?

— Я встречалась с ней на прошлой неделе, когда была в Лос-Анджелесе, собирая сведения о твоем отце.

— И ты знала об этих ее претензиях?

— Я никогда не слышала подробностей, но полагаю, что их отношения были чем-то вроде гражданского брака.

— Кинзи, у нее есть свидетельство о браке. Я видела его собственными глазами. Почему ты не сказала мне, что происходит? Я потеряла дар речи. Она стояла у входа в дом, эта кровавая убийца, и орала до тех пор, пока я наконец не вызвала полицию. Я не могу поверить, что ты даже не упомянула об этом.

— Когда я могла это сделать? В морге? Или в похоронном бюро, когда твоя мама была без чувств?

— Ты могла бы позвонить мне, Кинзи. В любое время. Ты должна была прийти в мой офис и обсудить это.

— Барбара, я могла бы сделать полдюжины вещей, но я не сделала. Честно говоря, я хотела защитить твоего отца и надеялась, что тебе не придется узнать об этом его так называемом супружестве. Свидетельство, должно быть, подделка. Все это, наверное, сфабриковано, а если нет, то у тебя достаточно проблем и без добавления двоеженства к списку его личных недостатков.

— Не тебе решать. Теперь мама хочет знать о всей этой ерунде, и я не знаю, что сказать.

— Впрочем, я понимаю, почему ты так рассержена, но не уверена, что могу что-либо изменить.

— Я не могу поверить, что ты занимаешь такую позицию! Мне не нравится, что меня держат в неведении,— сказала она.— Я наняла тебя, чтобы расследовать это дело, и надеюсь, что мне будут сообщать все, что выходит на свет.

— Твой отец нанял меня задолго до того, как это сделала ты,— сказала я.

Это заставило ее на минуту замолчать, потом она принялась снова.

— Для чего? Ты никогда не рассказывала.

— Конечно, нет. Он говорил со мной конфиденциально. Это все ерунда, но не мне об этом трепаться. Я не могла бы остаться в своем деле, если бы выбалтывала все сведения, которые ко мне попадают.

— Я его дочь. Я имею право знать. Особенно, если мой отец двоеженец. За что же я плачу тебе?

— Ты, вероятно, платишь мне за то, что я умею разбираться в таких делах,— сказала я.— Ну, Барбара, будь благоразумной. Предположим, я бы рассказала тебе. Что бы это дало? Если твои родители все еще по закону женаты, Ловелла не может иметь никаких претензий, и насколько я знаю, она это очень хорошо понимает. Зачем усугублять свое горе, когда ее можно вышвырнуть, не говоря ни слова?

— Во-первых, как она узнала, что он умер?

— Не от меня, это я могу тебе сказать. Я не идиотка. Меньше всего на свете я бы хотела увидеть ее у твоих дверей. Может, она прочитала об этом в газете. Может, слышала в программе новостей.

Она пробормотала что-то, успокоившись на время.

— Что было, когда приехали полицейские? — спросила я.

Последовала еще одна пауза, во время которой она раздумывала, рассказывать ли дальше или продолжать придираться ко мне. Я чувствовала, что она получает удовольствие, когда пилит людей и ей трудно отказаться от этой возможности. На мой взгляд, она не так уж много мне платила, чтобы так разговаривать со мной. Совсем немного. Я, вероятно, должна сказать ей об этом.

— Двое полицейских отвели ее в сторону и поговорили с ней. Через несколько минут она ушла.

— Ну, если она еще раз покажется, я позабочусь об этом,— сказала я.

— Еще раз? А почему она снова должна явиться?

Я вспомнила, что, кроме выплывшего теперь на свет двоеженства ее отца, я не рассказала ей о покостных двадцати пяти тысячах долларов, которые Билли Поло считает частью имущества Даггетта.