Как поговаривали, барон Дортон был гостеприимен и разухабист, как и всякий дворянин, живущий в невообразимой глуши Полуночной Бритунии. Если подходить научно, Четырехдолье являлось самой отдаленной точкой всего Заката, если таковым считать квадрат, образованный цепью Граскааля, Эйглофиата и Киммерийских гор с Полуночи, побережьем Пущи Пиктов с Заката, берегами Великого Океана с Полудня и самым протяженным на материке Кезанкийским хребтом с Восхода. Словом, медвежий угол, каких поискать.

На протяжении первых лиг пути ничего интересного или загадочного не происходило. Лошади шли размашистой рысью, тяжеловоз по имени Малыш пыхтел, будто кипящий котел, но это вовсе не означало усталости — как сказала Асгерд, такой большой зверь и дышать должен много. Сартак Конана вовсю передразнивал певчих птиц — это животное, кроме хищного нрава и неотличимого от лошади внешнего облика, обладало великолепным талантом имитатора. Не столь давно сартак умудрился выучить даже несколько особо крепких киммерийских словечек, услышанных от Конана, чем вводил непосвященных в немалое смущение — надо же, говорящая лошадь! Хотя сартак получил от хозяина непритязательное имя «Гнедой», варвар всерьез подумывал переименовать его в «Попугая», благо у старого приятеля Конана по морским приключениям в Зингаре, боцмана карака «Вестрел» Зелтрана, как раз имелся яркий дарфарский попугай, за долгие годы запомнивший немало сугубо пиратских выражений, которые в приличном обществе не употребляются.

Дебри Полуночной Бритунии по своему привлекательны. Это вам не ухоженные, смахивающие на дворянские парки, лесочки Аквилонии и не кипарисовые рощи Золотого Офира. Оказавшись в бритунийском лесу, ощущаешь себя так, будто ты вернулся в самый первый год от сотворения мира, когда природа еще не знала прикосновения руки никакой разумной расы, будь то альбы, кро мара или люди.

Колоннады стволов-гигантов, над головой непроглядная, связанная в единый ковер зеленая крона, цветы невиданных раскрасок, многоразличные птицы, начиная от всем известных дятлов, до птиц-ящеров, с синими перьями и зубками в клювах. Зверье непуганое и многочисленное — людей здесь мало, охотника встретишь редко, вот и ходят вдоль тракта кабаньи гурты, одинокие медвежата-подростки, сбежавшие от грозных мамаш на самостоятельную прогулку, или важно шествуют знаменитые болотные ящеры — чудовища с доброго быка размерами, длинным хвостом и почти черепашьей мордой.

Ко всему этому непременно прилагаются замечательные запахи леса, смешивающиеся с единый аромат, пахнущий грибами, прелой листвой, пыльцой и сыростью. Пятна солнечного света на подлеске, в глубине чащобы раздаются таинственные скрипы веток и тявканье волков, недавно обзаведшихся потомством. Где-то в отдалении недовольно ревет медведь, искусанный пчелами после покушения на их гнездо. Гудит, словно боевой рог, олень-трубач, а ему отвечает грай вставших на лесном озере журавлей.

И никакого следа человека, если не считать поросшей травой дороги, да крайне редких, замшелых столбов-указателей. Благолепие. Именно такой, спокойной и величественной, помнил Конан давно покинутую Киммерию. В лесу Бритунии он чувствовал себя почти как дома.

— Та-ак, а это что у нас такое? — Гвай, ехавший впереди и с наслаждением слушавший музыку леса, резко натянул поводья. — Всем стоять! Ни шагу без команды!

Благолепие рухнуло в один момент. Ну как, скажите, следует относиться к обычному человеческому дому, наверняка некогда являвшемуся форпостом дорожной стражи герцогства, если этот дом в свое удовольствие разгуливает по большой, освещенной полуденным солнцем, поляне? Зрелище, само по себе, довольно абсурдное.

Конан напрягся, хотя его амулет Ночной Стражи молчал, не чувствуя непосредственной опасности. Небольшая, в одну-две комнаты, сторожка под двускатной крышей и со слепыми окнами бычьего пузыря, уверенно накручивала круги по вытоптанной в траве проплешине, ничуть не стесняясь появившихся рядом людей.