Проблема состояла в том, что разговоры так и остались разговорами. Никто не знал, кому задать эти вопросы, и, что важнее, по понятным причинам никто не хотел делать этого публично. Поскольку в стране уже преобладал политкорректный образ мышления, страх перед обвинением в расизме был и остается вполне реальным. Этот ярлык легко повесить, но от него очень сложно избавиться.

Мы с Эдди обсуждали этот вопрос в книгах «Куда бы мы ни ехали» и «Англия, моя Англия» и получили благосклонную реакцию на наши мысли о расизме, патриотизме и национализме. В обеих книгах содержалась положительная оценка деятельности футбольных антирасистских организаций, и мы призывали их развить свой успех и подключить к борьбе антихулиганские группы. Но все равно, за одно то, что мы осмелились поделиться этими мыслями, нас стали называть «правыми». А одна из антинацистских организаций даже обратила на нас пристальное внимание. Конечно, все это ерунда, но оказывается, ни один публичный человек не хотел рисковать своей карьерой, задаваясь вполне уместными вопросами о кампании «Выбьем расизм».

СМИ также всегда старались не говорить что-либо противоречивое или негативное об антирасистских организациях — из страха, что это может на них же и отразиться. Понимая их позицию, я всегда относился к ней как к проявлению трусости. Но, с другой стороны, она была очень опасной, так как позволяла манипулировать ситуацией ради собственной выгоды. К сожалению, этой властью хотели обладать слишком многие по одной-единственной причине.

То, что кампания за изгнание расизма с трибун к середине девяностых добилась заметного успеха, не вызывает сомнений. Но в определенных кругах это воспринималось как катастрофа. Надо было еще очень многое сделать, чтобы искоренить расизм из других сфер жизни. Но функционеров интересовало только паблисити, которое означает одно — деньги. В итоге антирасистская кампания превратилась в погоню за выгодой, и потому ее участники не были заинтересованы в сворачивании проводимой ими акции. Во имя поддержания кампании единичным случаям расистских оскорблений на стадионах стали уделять слишком много внимания. Кроме того, выискивались расисты среди футбольных болельщиков, даже если таковых не существовало. При этом у антирасистских организаций никто не спрашивал отчета об их действиях. Если кто-то сомневается, что это правда, достаточно посмотреть на последствия убийства чернокожего подростка Стивена Лоренса, зарезанного на автобусной остановке на Уэлл-Холл-роуд в Элтеме22 апреля 1993 года.

Тот факт, что Лоренс стал жертвой расистов, не вызывает сомнений. И вполне логично, что его смерть повергла в шок всю страну. По понятным причинам я не буду вдаваться здесь в подробности, но стоит сказать, что полиция очень быстро арестовала несколько местных белых молодых людей. Тем не менее за недостатком улик они были выпущены на свободу. Однако в глазах общественности они остаются единственными подозреваемыми в так и не раскрытом убийстве.

Гибель Стивена Лоренса вызвала многочисленные дебаты о проблеме расизма в Британии. В результате был опубликован впоследствии ставший знаменитым доклад Макферсона для лондонской полиции. Он оказал негативное влияние на футбол. В докладе содержалась информация о том, что подозреваемые предположительно являются футбольными фанатами. Отсюда возник вывод, что клубы, за которые они болеют, терпят расистское поведение на своих трибунах. И не впервые наиболее пострадавшим от таких заявлений клубом стал «Миллуол».

Для враждебно настроенной прессы слова «насилие», «нетерпимость» и «Миллуол» долгое время были синонимами, так что аресты были им только на руку. Не имело никакого значения, что ни один из подозреваемых не являлся его болельщиком, а «Миллуол», управляемый харизматичным Тео Пафитисом, в борьбе с расизмом был одним из самых яростных и успешных клубов.