– Не волнуйся. Старик высоко держит голову и на самом деле работает, чтобы добиться изменений. Предоставь это дело мне. Нам нужно поймать его на крючок, Боб, поймать на крючок. Грр-рм. И тогда, если ты его заинтересуешь…

Мастерс был необычно приветлив, когда через десять минут он толчком открыл дверь кабинета Г. М., находящегося пятью лестничными пролетами выше первого этажа здания, похожего на кроличий садок на задах Уайтхолла. Зной здесь ощущался еще сильнее, чем на улице, смешиваясь с запахами старого дерева и бумаги. А поскольку Мастерс толкнул дверь, не удосужившись предварительно постучать, то они застали Г. М. водрузившим ноги на стол, со снятым воротничком и мстительно смотрящим на телефон.

– Пошлите им письмо, – гремел он в трубку с интонациями, смахивающими на речь индейского вождя. И на самом деле, если не считать очков, сдвинутых на кончик широкого носа, деревянное выражение лица Г. М. делало его весьма похожим на индейского вождя. Его лысая голова отсвечивала в солнечных лучах, льющихся из окон, а огромная груда бумаг на столе, казалось, сжалась от зноя. – Редактору «Таймс», дорогой Стинкер, – твердо произнес Г. М. – Вынужден выразить свое недовольство этими прокаженными, гиеноподобными продажными душами, которые имеют бесчестие составлять наше нынешнее правительство. Доколе, спрашиваю я вас, сэр… (Это хорошее выражение, достойно Цицерона, не так ли? Да, мне нравится; продолжим в том же духе…) Доколе, спрашиваю я вас, сэр, наши свободнорожденные англичане должны наблюдать, как общественные деньги тратятся на пустяки, тогда как такое чудовищное количество вещей стоит того, чтобы потратить деньги на них? Возьмем, к примеру, меня. Каждый день я вынужден преодолевать пять лестничных пролетов, а почему? Потому что грязные, бесчестные сквалыги отказываются постановить…

– Ах, сэр, – приветливо произнес Мастерс.

Г. М., перечисляющий ненавистные этажи, был слишком измучен для того, чтобы зарычать.

– Ну хорошо, – сказал он, злобно мигая. – Хорошо. Я мог бы уже знать, что это вы, Мастерс. Чаша моих страданий теперь полна. Вы могли бы войти и расплескать ее. Ба!

– Доброе утро, мисс Ффоллиот, – галантно сказал Мастерс.

Эта конфетка, секретарша Г. М., была ослепительной блондинкой с бумажными манжетами. Стоило им войти, как она поднялась, закрыв блокнот, который, как заметил Поллард, был девственно чист, и юркнула из комнаты. Дыша, словно загнанный вол, Г. М. убрал ноги со стола. Перед ним лежал веер из пальмовых листьев.

– Сказать по правде, – вдруг уступил Г. М., неожиданно ослабляя свою оборону, – я как раз искал что-нибудь интересное. Эти дипломатические маневры нагоняют на меня тоску. Кое-кто снова стреляет по нашему линкору. А это с вами не Боб Поллард? А, думаю, что так и есть. Садитесь, Мастерс. Что у вас на уме?

Столь легкая капитуляция поколебала даже общительного старшего инспектора. Однако Поллард полагал, что Г. М. и в самом деле последние несколько дней вынужден был усиленно работать, и теперь искал пути улизнуть от своих прямых обязанностей. Мастерс подтолкнул через стол бумагу про чай на десять персон. Г. М. кисло изучил ее, вертя большими пальцами.

– О, ах, – протянул он. – Что это такое? Вы намереваетесь?..

– Намереваюсь, – твердо ответил Мастерс. – Более того, сэр Генри, я намерен выставить кордон у дома номер 4 по Бервик-Террас, чтобы туда и змея не смогла проскользнуть. Вот так. А теперь посмотрите на это.

Он вытащил из портфеля папку Дартли и из бумаг в ней извлек еще один лист бумаги примерно того же размера, что и первый. Текст на нем также был напечатан. Пока Мастерс укладывал на столе Г. М. эти листы рядом, Поллард успел прочитать:

«В доме номер 18, Пендрагон-Гарденс, квартира 8, в понедельник 30 апреля в 9.