Действительно. Грейс думал точно так же.
– Может, она его знала? Плохо кончились любовные игры? – предположил он.
– А ножевое ранение? – с сомнением вставил Гленн Брэнсон.
– Верно, – кивнула Надюшка. – Не сходится.
– Хорошее замечание, – признал Грейс, расстроенный упущением столь очевидного факта, и запечатлел его в уставших мозгах.
Наконец патологоанатом приступила к вскрытию. Держа скальпель в одной руке, затянутой в перчатку, забрала в другую спутанные волосы Кэти, сделала круговой надрез по скальпу, сняла кожу вместе с волосами, упавшими на лицо мертвой женщины безобразной безжизненной маской. Помощник прозектора Даррен принес электрическую хирургическую пилу.
Грейс взял себя в руки, поймав взгляд Гленна Брэнсона. Наступал один из самых неприятных моментов наряду со вскрытием желудка, когда неизбежно разносится тошнотворный запах. Даррен нажал кнопку, инструмент взвыл, заработали острые зубы. Пила вонзилась в череп, раздался хруст и скрежет, отзываясь в каждом нерве.
Тут Грейсу с пустым желудком и в тяжком похмелье стало так плохо, что захотелось броситься в угол, заткнуть уши. Недопустимо, конечно. Надо выдержать, дождаться, пока молодой лаборант не проведет пилу по кругу до конца, пуская в воздух костную пыль, как опилки. Наконец Даррен поднял крышку черепа, обнажив сверкающий мозг.
Принято говорить о «сером веществе». Однако, с точки зрения Грейса, который всего сполна навидался, мозг серым никогда не бывает: он скорее молочно‑коричневый. А сереет со временем. Надюшка шагнула вперед, разглядывая мозг. Даррен протянул ей тонкий обвалочный нож, какой можно найти в любом кухонном шкафчике. Она погрузила нож в черепную полость, перерезала связки, зрительные нервы, вытащила мозг и торжественно вручила Клио, как трофей.
Та понесла его к весам и вписала в лист на стене: «1,6 кг».
Надюшка, взглянув, заключила:
– Нормально для ее веса, роста и возраста.
Даррен установил над лодыжками Кэти металлический поднос на ножках. Патологоанатом вооружилась длинным мясницким ножом, ощупала в нескольких местах мозг, пристально всматриваясь. Потом с одного края сделала тонкий срез, словно с праздничной бараньей ноги.
У Грейса зазвонил телефон. Он отошел в сторонку.
– Рой Грейс слушает.
Опять Линда Бакли.
– Привет, Рой, – сказала она. – Брайан Бишоп только что вернулся. Я позвонила, отменила розыск.
– Где он был, черт возьми?
– Говорит, просто пошел подышать воздухом.
Грейс шагнул из зала в коридор.
– Черта с два. Пусть видеотехники просмотрят записи вокруг отеля за несколько последних часов.
– Прямо сейчас займусь. Когда мне его доставить в управление?
– Часа через три‑четыре, не раньше. Я перезвоню.
Только он разъединился, как телефон опять зазвонил. Грейс не узнал номер, высветившийся на дисплее, – длинный ряд цифр начинался с 49, значит, международный.
– Рой! – послышался голос, который он сразу узнал.
Старый друг и коллега Дик Поуп. Некогда Дик и его жена Лесли были лучшими его друзьями. Потом Дика перевели в Гастингс, и с тех пор они редко общаются.
– Дик! Рад тебя слышать! Где ты?
Голос друга неуверенно дрогнул:
– Мы с Лесли в Мюнхене. Приехали на автобусную экскурсию. Пробуем баварское пиво.
– Неплохо звучит, – сказал Грейс, озадаченный замешательством Дика, словно тот чего‑то недоговаривал.
– Слушай, Рой… Может быть, это полная ерунда… Не хочу волновать тебя, доставлять огорчения… Только нам с Лесли кажется, что мы только что видели Сэнди.
18
Телефон опять запищал. |