И пошла, и пошла чесать, просто весь список оглашает: у нее, дескать, из-за меня никогда самооценки не было, и самовыражения, и самоопределения, и самосознания, и самоудовлетворения… Несет что-то с Дону, с моря, а физия! Я прямо обалдел: до того на Адельку похожа, когда та соседскому кабыздоху норов показывает, — дядюшка неожиданно хихикнул, — ну, просто вылитая. Словом, Варька бузит, и проскакивает у нее это… фраза насчет, ну, в общем, ну… моих мужских возможностей. Ты, дескать, просто импотент, если с Алешенькой сравнить. Я как услышал, чувствую, что-то у меня в голове помутилось, перед глазами пелена. Я ее так тихонечко, вежливенько спрашиваю: ты что же, изменяла мне?
"Господи, да неужто ты и не догадывался?" — хором подумали Данила и Иосиф, но вслух не произнесли ни слова, даже не переглянулись.
— Рога мне наставляла, пока я на твои долбаные евроремонты зарабатывал? А Варька, не то что не смутилась, а даже с удалью этакой… богатырской: там, говорит, не просто рога, а целые мачты! Вот тебе! Я опять ей вопросик: и с кем, с этим дровосеком? Он же тебя моложе на двадцать лет! А ее, видать, больше всего задевало, что он помоложе будет, все ведь Варьке про такое несоответствие намекают, — Петрович злорадно вытер нос и продолжил, — Помнишь, Максимыч сказал: не девочка уже! Он ей, бедолаге, на эту тему высказывался постоянно — и принародно, и наедине. Варюха ответить-то на Максимкино невежество, как оно того следует, не могла. Но уж от меня или от дочек… она бы этакой арифметики подляночной не потерпела! Ну, сперва Варюха на меня только таращилась — у нее, видать, в зобу дыханье сперло — а я ей еще комплимент подпустил. Он, говорю, тебя за мамочку и держит, чтоб грудью его кормила — сам-то он вовек никуда не пристроится, а ты ему и Зинку, и Максимку, и еще какого-никакого богатея приведешь. Он и с них, и с тебя стружку сымет — чем плохо? А насчет привлекательности в интимном смысле, так ты для него не лучше буратинов неотесанных, да может, и похуже. С буратинами он хоть повозится, усилие потратит, а с тобой и церемониться незачем, не из обидчивых.
— Ну-у, Павел Петрович, как же можно так женщину оскорблять? — укоризненно протянул Иосиф, из последних сил сдерживая смех, — Удивительно, что она тебя насмерть не приложила — крепким Изотовским кулачком, прямо на том самом месте.
Данила тоже засмеялся, а потом осекся. Значит, Варвара подбрасывала Алексису работу? И Зинаида ей помогала? Тогда… Он и сам не знал, что "тогда", но снова почувствовал — что-то тут не так.
— Насмерть не насмерть, а крепко она меня приложила, — грустно рассказывал обманутый супруг, переквалифицировавшийся в одночасье в безутешного вдовца, — и на том самом месте. Значит, вскочила она с кровати и как кинется на меня! Варька-то баба здоровая… была. А тогда она в безумство вошла, поперла будто танк! Да на моем месте любому, будь он хоть Шварценеггер, боязно стало бы за жизнь свою бесценную. Словом, так она меня треснула со всей силищи — чуть не упал. Схватил ее за плечи, успокоить пытаюсь, или хоть приостановить на минуту, а Варвара к горлу лезет, дура ненормальная, так и тянет, и тянет лапищи свои медвежьи. Ей-Богу, или шею бы мне сломала, или башку бы, как орех, раздавила! Страшно! Я Варьку оттолкнул, да как заеду ей с размаху по физии. Чуть рожу бабе набок не своротил, так врезал. Первый раз в жизни, чесс-слово! Ударил, и сам испугался. Кинулся вон из комнаты, выбежал в сад, там отдышался. Думал, гоняться за мной по всему поселку Варвара при гостях не станет, а к ночи, авось, и поостынет. Ведь по идее, я должен считаться оскорбленной стороной, я, а не она со своим Алешенькой! — ударил себя в грудь Павлуша, но потом снова сник, — Потом уж, после драки, я, конечно, Варькиного общества не искал. |