— Ну ладно, — сказал я, — но когда мы прибудем в город, накинь его, а то тебя, вдобавок ко всему прочему, обвинят в оскорблении общественной нравственности.

Сандра вздернула брови, словно не могла представить себе такого зануду, которому есть дело до чьего-либо нижнего белья. Потом отвернулась и принялась разглядывать поросший травой склон — там, где он обрывался прямо в усыпанную камнями полосу прибоя.

Я запустил двигатель и несколько секунд прислушивался к ровному, встревоженному гулу всех запрятанных под капот лошадиных сил, нетерпеливо дожидающихся команды рвануть вперед. Включив передачу, я вывел машину и пошел впереди копов. Так мы и ехали до самого участка.

— Сандра, нам необходимо поговорить о твоем наследстве, — начал я, когда мы понеслись по прибрежному шоссе, тянувшемуся над грядой утесов. — Ты не можешь просто заявить, что не желаешь принимать его. Ты имеешь право передать его кому-либо другому, но отказаться не можешь.

— Тогда я отдам его.

— Кому?

Она пожала плечами.

— Все равно кому. — Оторвав взгляд от окна, Сандра посмотрела на мои руки на рулевом колесе, ведущие машину на скорости восемьдесят миль в час. Позади нас завывали полицейские сирены. — И потом, меня зовут Кальвин. Такое имя мне дало племя, и теперь оно мое. Пожалуйста, не зови меня больше Сандрой.

— Хорошо… хотя не так-то просто называть рыжеволосую красавицу Кальвином. И вообще, что означают эти дурацкие прозвища? Скажи мне, Бога ради, почему именно Кальвин?

— Ты пользуешься словами, не слишком вникая в их смысл, а ведь сам только что выразил идею, — загадочно ответила Сандра.

— Вряд ли до меня дошло, — признался я. — Так почему все-таки Кальвин?

— Ты сказал: «Бога ради», а ведь я всегда была глубоко религиозна. — Ее зеленые глаза одарили меня таким безмятежным спокойствием, что я почувствовал тревогу. Неужели она настолько тронулась на этой почве, что сама не подозревает об этом?

— Ты имеешь в виду, как Кальвин Кулидж?

Сандра чуть не рассмеялась, но удержалась. Ее губы слегка раздвинулись в улыбке, и я успел заметить ровные зубы и розовый язычок, что само по себе уже могло разбудить по крайней мере одно религиозное чувство.

— Это в честь того Кальвина, протестантского лидера, от которого получил свое название кальвинизм, — объяснила она.

— Ты хочешь сказать, что придерживаешься ортодоксальной религии? — каким-то самому себе незнакомым скрипучим голосом произнес я.

— Нет. Я просто христианка, но всегда относилась к этому очень серьезно. И сейчас продолжаю относиться так же. Однако теперь понимаю, что христианство — это всего лишь субъективное отражение духовности Вселенной. Религия же должна быть духовным опытом, а не навязыванием идей. А мне их навязывали — родители, священники, книги, которые я читала. Но сейчас я освободилась от всяческих догм и наконец-то погрузилась в истинную религию, в Дух Космоса. Каждая из формальных религий является всего лишь рационализированным отражением существования Вселенского Разума. Тебе понятно, о чем я толкую?

— Разве что чуть-чуть, — ответил я, слегка успокаиваясь.

— Ну вот, в этом теперь и заключается моя вера.

Мне вовсе не хотелось продолжать расспрашивать ее о религии. Так нас могло занести в самые глубины Космоса, откуда можно и вовсе не выбраться. Кроме того, я решил пока не препираться с ней по поводу доставшихся ей денег. Может, мне вообще стоило сперва связаться с ее родителями и попросить их содействия, хотя до сих пор от них не было ни малейшего проку.