А теперь разрешите мне изложить то, в чем я убежден. Я считаю, что реконструкция преступления, проведенная Хэдли, совершенно правильна – если не считать одной маленькой и, может, несущественной детали. Заключается она в том, что на самом деле Грегори не убивал Пендерела. Для меня совершенно ясно, что убийцей был молодой Джерри Уэйд. Но сомневаюсь, что вам когда-либо удастся раздобыть уличающие его доказательства.

– Боюсь, что я изумил вас, – продолжил доктор Фелл после долгого молчания, нарушенного только выразительным ругательством Хэдли. Доктор, сидевший в утреннем полумраке рядом с горелкой, отсветы которой падали ему на лицо, задумчиво вздохнул и склонил голову. – Я объясню вам свою точку зрения. Позвольте лишь излагать ее не в порядке последовательности событий. Я предпочитаю обратиться к концу этой истории, чтобы выделить кое-какие моменты. Кроме того, я хотел бы начать с аналогии.

Давайте предположим, что присутствующий здесь Каррузерс обвинен в убийстве своей бабушки в Айлингтоне, которое произошло между одиннадцатью часами вечера и полуночью. Вы, Хэдли, сэр Герберт и я общими усилиями обеспечиваем ему на это время ложное алиби. Мы привлекаем управляющего отеля в Дорчестере (этот негодяй у нас на содержании) и его коллегу; привлекаем семерых служащих и трех якобы случайных людей (на самом деле они тоже работают у нас по найму), которых назовем Д. Ллойд-Джордж, С. Болдуин и Н. Чемберлен, – все они обедали в том же месте. Все под присягой покажут, что от одиннадцати до двенадцати Каррузерс сидел в обеденном зале и покинул его только к полуночи.

Это его полностью обеляет. Никого не волнует, куда он делся после двенадцати, ибо после этого времени он никак не мог убить свою бабушку; и кроме того, чтобы в полночь добраться от Парк-Лейн до Айлингтона, ему потребовалось бы столько времени, что только один этот факт обеспечивает ему алиби. Так что нам не надо идти на существенный риск, подкупая еще одного свидетеля, который вспомнит, что Каррузерс зашел в холл отеля «Савой» в четверть первого и поболтал с управляющим. Это превышает все требования к самому безукоризненному алиби. И если мы уж пойдем на это, то лишь в силу очень серьезной причины.

Таковая и была крайне необходима Маннерингу в этом деле. Джефф утверждал, что Маннеринг не покидал греко-персидский ресторан до четверти одиннадцатого – именно в это время ряженые появились в музее Уэйда. Более чем достаточно. Зачем надо было создавать столь сложную конструкцию, в соответствии с которой Агуинопопулос должен был отвезти Маннеринга на Принс-Регент-стрит, где тот якобы встретился с управляющим домом, после чего поднялся по черной лестнице? Ответ не заставляет себя ждать: жизненно необходимо было подкрепить заявление Маннеринга, что в тот вечер он навестил квартиру Холмса.

Спрашивается, почему в этом была такая необходимость? Вы, друзья, как сказал Хэдли, пропустили мимо ушей простой факт: если он и был там, то никак не мог оказаться у дверей квартиры в двадцать минут одиннадцатого. Вы даже не попытались надавить на него в этом пункте; вы, Хэдли, разговаривая с ним в доме Уэйда, упустили это из виду. Тем не менее вам должно быть ясно – старания Маннеринга убедить вас, что он в самом деле в то или иное время посещал квартиру, были для него исключительно важны.

Если и есть черточка, которая удивляет нас в его поведении, то это неутомимая и фанатичная зацикленность именно на этой подробности: он действительно нанес визит в этот дом.