Я мог лишь мельком просмотреть записки Эвелин, но благодаря им перед мысленным взором возникала фигура, комбинирующая две латинские крайности: любовь к дерзким театрализованным выходкам и сатанинскую жестокость. Один полицейский комиссар негодовал на тупость своих коллег, до сих пор не поймавших Фламанда. Покуда он негодовал, в участок вошел «рабочий» забрать мебель для ремонта и удалился с любимым креслом комиссара на глазах дюжины полицейских. Таким же образом Фламанд украл из зала суда часы, когда вышеупомянутый комиссар давал показания на процессе. Но тот же Фламанд едва не убил сторожа в Монте-Карло, заставшего его во время очередного рейда.

Чем больше я читал, тем сильнее убеждался, что у меня были основания подозревать Фламанда в краже моего паспорта. Конечно, это с таким же успехом мог быть и Гаске, но я бы хотел увидеть дуэль между Фламандом и сэром Генри Мерривейлом. Фламандом нельзя было не восхищаться. В то же время я, по личным причинам, отдал бы правую руку за то, чтобы одержать над ним верх.

Когда я спустился, гроза уже бушевала над белым лесом фонарей на плас де ла Конкорд. Париж лишился вечернего мерцания под потоками ливня, сопровождаемого сверканием молний. Это не походило на обычную весеннюю грозу, а нам предстояла семидесятипятимильная поездка. У меня были международные права, поэтому я сел за руль. Мы проехали по мосту Инвалидов и выбрались из Парижа через Версальские ворота. Пробираться сквозь гудящий транспорт было нелегко, и мы оба молчали, прислушиваясь к мерному шарканью «дворников» на фоне шума дождя.

— Ты все прочитал? — заговорила наконец Эвелин, сняв шляпу и надев плащ.

— Да.

— Ну и что ты об этом думаешь?

— Фламанд — опасный тип. Меня беспокоит, является ли этот Гаске адекватным его противником.

Засмеявшись, Эвелин плотнее задернула боковую занавеску и откинулась назад так, что свет щитка отразился в ее глазах. Казалось, она удобно расположилась в кресле у камина.

— Думаю, что да. Ты сомневаешься потому, что прочитал только об одном участнике поединка. Если бы ты слышал о Гаске, то без колебаний сделал бы ставку на него. Сейчас у меня нет времени вдаваться в подробности — нам слишком многое нужно обсудить, — но его называют «усмехающимся Гаске». Он арестовывает убийцу с эпиграммой на устах и вежливо кланяется перед выстрелом. Гаске любит театральные эффекты не меньше, чем Фламанд, так что это будет битва гигантов. Знаешь, Кен…

— Ну?

— Если бы у меня не было ощущения, что все это куда опаснее, чем мы думаем, я бы этим наслаждалась. Мы едем по темной дороге, никто не знает, куда, почему и когда мы вернемся. Но почему все так таинственно? Ни ты, ни я понятия не имеем, что нам предстоит делать, и я даже не уверена, что это знает Г. М. Почему сэр Джордж Рэмсден должен приехать в Париж и сразу же мчаться в захудалую гостиницу под Орлеаном?.. Насколько я смогла выяснить, он важная шишка в министерстве иностранных дел. Ты его знаешь?

Я хорошо знал Рэмсдена. Он был известен как баронет-спортсмен, но немногие знали, как близко он связан с министерством иностранных дел. Рэмсден был одним из тех подковерных дипломатов, которые работали как бы без официальной санкции и приносили империи куда больше пользы, чем все пышные мероприятия в посольствах за рубежом. Внешне он являлся полной противоположностью чопорному субъекту, служившему идеалом дипломата, который пыжится изо всех сил, стараясь впечатлить другие нации и вызывая лишь неприязнь к Британии. Рэмсден был маленьким, толстым и вспыльчивым, с манерами карикатурного полковника. Он любил женщин, виски, баккара и все виды спорта, но при этом мог быть британцем с британцами, мусульманином с мусульманами и, насколько я знаю, зулусом с зулусами, потому что знал свое дело. Если сэру Джорджу доверили привезти единорога в Лондон, значит, этот единорог был чертовски важен.