Возле зеркала в простенке задержался.

«Рост — высокий. Телосложение — плотное. Волосы — густые, черные. Брови — широкие, черные. Борода и усы — с проседью…»

На трамвае Михоэлс доехал до Каланчевки. Посидел на скамейке на платформе, покурил. Сел в подплывшую электричку. Проехал остановок пять, стоя в тамбуре и рассеянно глядя на мелькающие пригороды Москвы. На какой-то станции, когда уже закрывались двери, вышел. Заметил, как из другой двери, разодрав створки, почти на ходу вывалился какой-то молодой человек в белых парусиновых туфлях, начищенных зубным порошком. Второго не было видно. Или отстал. Или теперь стал ходить один. Сел в другую электричку, к Москве. Молодой человек в парусинках вошел следом. Михоэлс на него не смотрел. И не думал о нем. Он вообще ни о чем не думал. Просто сидел и ехал.

По вагонам ходили цыгане, тащились на низких подшипниковых тележках калеки-нищие, в военных гимнастерках, с медалями «За отвагу», выставляли напоказ культи. Побирались дети. Один пел. Михоэлс и раньше слышал эту песню. Песня была жалостливая. Про то, как боец написал с фронта жене, что ему оторвало ногу, и как она ушла к другому, потому что ей не нужен был инвалид. А потом он вернулся домой.

Он вернулся живой, неизранетый,

Руки-ноги все целы они.

Боевой орден Красного Знамени

Расположен на левой груди.

— Тетеньки и дяденьки, оплатите детский труд!..

Через месяц Михоэлса вызвал к себе Молотов.

8. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

I

«Совершенно секретно

Экземпляр единственный

2.09.47 г.

Оперативной техникой зафиксирован следующий разговор тов. Молотова и тов. Михоэлса. Запись и расшифровка сделаны по распоряжению тов. Молотова.

М о л о т о в. Добрый день, Соломон Михайлович. Проходите, садитесь. Как вы себя чувствуете?

М и х о э л с. Спасибо, хорошо.

М о л о т о в. Как ваша нога?

М и х о э л с. Я уже привык. Человек ко всему привыкает. Даже к тому, к чему невозможно привыкнуть. Я думаю, поэтому люди и не вымерли в процессе эволюции. Как мамонты.

М о л о т о в. Вернемся в нашу историческую эпоху. Вы читаете газеты?

М и х о э л с. И очень внимательно. Особенно „Правду“.

М о л о т о в. А иностранные?

М и х о э л с. Помилуйте, Вячеслав Михайлович, „Нью-Йорк таймс“ не продают в наших киосках. К тому же я знаю только немецкий язык. Не считая, конечно, русского и идиша. И немного французского.

М о л о т о в. „Правда“ отражает в основном все мировые события. Но это отражение несколько обобщенное. Без деталей и лишних нюансов. Вникать в детали и нюансы — дело политиков. Без деталей невозможно глубинное понимание текущего момента и главных тенденций. Вы не будете возражать, если я вас познакомлю со своим виденьем международной и отчасти внутриполитической ситуации?

М и х о э л с. Ваше время слишком дорого, чтобы вы тратили его на мое политическое просвещение. Я не политик и не дипломат. Я просто артист. Мне вполне достаточно картины, которую рисует „Правда“.

М о л о т о в. Это не совсем так. Вы не просто артист. Волей обстоятельств вы стали заметным политическим деятелем. Вы возглавляете Еврейский антифашистский комитет СССР. А ЕАК — очень авторитетная общественная организация. Как у нас в стране, так и за рубежом.

М и х о э л с. Это несправедливо высокая оценка. Вы преувеличиваете наше значение…»

Сталин оторвал взгляд от расшифровки. Заметил, обращаясь к Молотову, который сидел через стул от него за столом для совещаний и косился на машинописные листки, пытаясь понять, какое место Сталин читает:

— Не хочет, чтобы ты говорил.