Дела, вокруг которого крутилось все.

Открылась и с легким стуком закрылась высокая дубовая дверь. В приемной появился Берия. Пухлая кожаная папка в руках. Лицо набрякшее, хмурое. Хмурый взгляд за отблескивающими стеклышками пенсне. Видно, не из легких был разговор. Молча пожал Абакумову руку. Оценил, что в руках у того никаких документов: значит, вызов срочный, докладывать придется без подготовки. Неопределенно заметил:

— Ну-ну!

На столе Поскребышева прозвучал зуммер.

— Товарищ Абакумов, вас ждут.

Абакумов одернул гимнастерку и вошел в кабинет. Сталин стоял возле письменного стола, чистил трубку. Кивнул:

— Проходите, товарищ Абакумов. Садитесь. Сюда.

Сам отодвинул стул от стола для заседаний. Подождал, пока Абакумов сядет. Потом положил перед ним стопку машинописных страниц.

— Прочитайте это. Не торопитесь, читайте внимательно. Я подожду.

И вернулся к трубке.

Абакумов взглянул на листки. Не прочитав еще ни слова, по форме записи понял: расшифровка разговора, зафиксированного оперативной техникой. Но вводной «шапки» не было, верхняя часть страницы, где обычно сообщались дата, место и участники разговора, была обрезана. Заглянул на последнюю страницу — ни руководителя опергруппы, ни звукооператора. Тоже обрезано.

— Читайте, читайте, — проговорил Сталин.

«М о л о т о в. Добрый день, Соломон Михайлович. Проходите, садитесь. Как вы себя чувствуете?

М и х о э л с. Спасибо, хорошо…»

Когда Абакумов перевернул последнюю страницу, Сталин обошел стол для заседаний, но сел не в торце, на своем обычном председательском месте, а против Абакумова.

— Ну, прочитали? Что вы об этом думаете?

— Перед вашим вызовом я еще раз просматривал досье Еврейского антифашистского комитета. В нем есть агентурные донесения о том, что Михоэлс вел в Америке зондажные переговоры о Крыме. При этом объяснял, что делает это по указанию товарища Молотова.

— Вы этому поверили?

— Генерал Райхман пояснил, что по распоряжению Лаврентия Павловича Берии и в его присутствии он провел инструктаж агента Зорина, который был выделен для сопровождения Михоэлса в его поездке по Америке. Я исходил из того, что все дело было доложено Лаврентию Павловичу. Никаких мер не было принято. Это лишало меня возможности давать свои оценки.

Сталин с интересом прищурился:

— А если забыть о том, что разговаривают товарищ Михоэлс и товарищ Молотов? Мы не знаем, кто разговаривает. Некий Икс и некий Игрек. Как в этом случае вы расценили бы разговор?

— Я расценил бы это как заговор.

Сталин удовлетворенно кивнул:

— Мне всегда нравилась прямота ваших суждений. Кто же главный заговорщик?

— Игрек. Икс сопротивляется и приводит сильные аргументы.

— Но Игрек, если вы помните, ссылается на одобрение товарища Сталина.

— У Икса нет возможности проверить его слова.

— Логично. Какие же мотивы могут быть у Игрека для организации заговора? Ну, отдадут Крым американцам. И что?

— Это может быть лишь частью общего плана государственного переворота. Уступка Крыма обеспечит заговору поддержку Запада. Идеологическую, материальную и при необходимости даже военную.

— Логично, — повторил Сталин. — А для государственного переворота мотивов не требуется. Захват власти — это и мотив, и цель одновременно. Что могло подтолкнуть Игрека к мысли о государственном перевороте?

— Здесь уже недостаточно пользоваться абстрактным понятием Игрек. Ответ — в личности заговорщика.