В последующие дни Михоэлс посещал спектакли других минских театров, в том числе и молодого белорусского еврейского театра, при этом обсуждения спектаклей и беседы с режиссерами и актерами длились до глубокой ночи и всегда сопровождались застольями.

О приезде Михоэлса в Минск сразу стало широко известно, встретиться и побеседовать с ним стремились, кроме артистов и режиссеров, известные белорусские писатели, художники и другие деятели культуры, в номере „люкс“, который занимал Михоэлс, всегда было очень много народа. Несмотря на существовавший в таких гостиницах строгий пропускной режим, администрация не препятствовала посетителям Михоэлса, так как получила, вероятно, соответствующие указания.

Отъезд Михоэлса из Минска был намечен на вторник 13 января. Накануне, в понедельник, в городских театрах не было спектаклей, и Михоэлс решил провести этот день в гостинице. Около 16 часов я зашел к нему в номер. В просторной гостиной его „люкса“ за большим обеденным столом, сервированным кофе, спиртными напитками и легкой закуской, было человек десять ведущих белорусских артистов, деятелей ВТО и режиссеров, преимущественно евреев. Шел оживленный и довольно беспорядочный разговор на самые разные театральные и литературные темы. В ходе разговора неожиданно возник вопрос, который широко обсуждался среди еврейской общественности как Москвы, так и Минска — о еврейской республике в Крыму. Зная, что я являюсь ответственным секретарем ЕАК, меня спросили, соответствуют ли действительности эти слухи. Я ответил, что с этим вопросом лучше обратиться к председателю президиума ЕАК Михоэлсу. Михоэлс твердо сказал: „Все это ерунда. Забудьте о еврейском Крыме. Никогда этого не будет. И слава Богу“. Он повторил: „И слава Богу!“ и перевел разговор на другую тему.

Около 18 часов в номере раздался телефонный звонок. Кто-то из гостей поднял трубку и сказал, что просят Голубова. Голубов, сидевший на другом конце стола, почему-то засуетился, мне даже показалось, что побледнел, и подошел к телефону. Выслушав то, что ему говорили, он прикрыл ладонью трубку и обратился к Михоэлсу. Сказал, что звонит его друг, бывший однокурсник, еврей. У его сына сегодня свадьба. Он узнал, что Михоэлс в Минске, и просит умолить Соломона Михайловича приехать к ним хотя бы на полчаса, молодым это будет память на всю жизнь, машину он подошлет к гостинице. Голубов повторил: он умоляет сделать им этот подарок. Он замолчал, ожидая ответа Михоэлса. Михоэлс почему-то спросил: „Значит, пора?“ Потом сказал: „Ну, пора так пора“. И попросил Голубова передать его другу, что он приедет. Мы спустились проводить Михоэлса и Голубова до выхода из гостиницы. С порога Михоэлс обернулся и произнес с каким-то странным выражением: „Что ж, посмотрим, какие нынче еврейские свадьбы!“

Этой ночью ни Михоэлс, ни Голубов в гостиницу не вернулись. Утром мне сообщили, что они погибли неподалеку от гостиницы на повороте с улицы Белорусской на улицу Ульяновскую под колесами какой-то автомашины.

В случае, если мой отчет покажется неполным, прошу разъяснить, в какой части он должен быть расширен. Также прошу Ваших дальнейших указаний.

Зорин».

VIII

14 января 1948 г. «Правда»:

«Дирекция, парторганизация, местком и коллектив работников Московского государственного Еврейского театра с глубокой скорбью извещают о внезапной и безвременной кончине своего художественного руководителя и друга — народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии, профессора

СОЛОМОНА МИХАЙЛОВИЧА МИХОЭЛСА

и выражают глубокие соболезнования семье покойного. О дне похорон будет сообщено особо».

5 февраля 1948 г. «Эйникайт».

Из некролога И. Фефера:

«…Я и видел Михоэлса за несколько часов до несчастного случая, это было в понедельник 12 января, около четырех часов дня.