«В о п р о с. Вы сознательно продвигали по службе врачей-евреев?

О т в е т. Только в меру того, чего они заслуживали как ученые…

В о п р о с. Вы обвиняетесь в том, что проповедовали в науке космополитизм.

О т в е т. Не вижу в этом никакого преступления. Да, я действительно проповедовала в науке космополитизм. Точнее, я считала и считаю, что наука должна стоять вне политики. В своем окружении я говорила даже так: наука не должна знать родины. Достижения науки не должны оставаться в тайне от человечества. Особенно широкие связи у меня были с сотрудниками английского, австралийского, датского, бельгийского и румынского посольств…

В о п р о с. А помните, в ГОСЕТе при посещении театра Голдой Меир вывесили голубое полотнище с изображенным на нем сионистским знаком? Вы были при этом и не выразили своего протеста.

О т в е т. О каком протесте речь? Звезда Давида. Это — символ, герб, как у нас серп и молот. Не встречать же посла государства Израиль двуглавым орлом…

В о п р о с. На заседании президиума ЕАК 2 августа 1947 года вы отказались подписать протест против погромов в Англии и заявили, что сначала нужно выразить протест против антисемитизма в СССР. Это антисоветское клеветническое утверждение.

О т в е т. Да? А что, по-вашему, доказывает сам факт этого суда?

В о п р о с. Свои показания, данные на следствии, вы подтверждаете?

О т в е т. Нет. Ни одного.

В о п р о с. Почему?

О т в е т. Потому что там нет ни одного моего слова… Все мои показания, которые предъявляются мне на суде, я отметаю, я от них отказываюсь. У меня была единственная возможность — дожить до суда, а я только этого и хотела. Я не боюсь смерти, но не хотела бы уйти из жизни с этим позорным пятном — обман доверия, измена. Я чувствовала, что дело плохо и я могу сойти с ума, а сумасшедшие ни за что не отвечают. Для меня важна работа. А для хорошей работы мне нужно возвращение доверия и полная реабилитация. Моим арестом Советскому Союзу нанесен гораздо больший ущерб, чем всей деятельностью ЕАК, даже если она действительно была преступной, чему никаких доказательств я не услышала. Мой арест дал возможность дискредитировать мою работу и уничтожить все достигнутое. Я считаю эту работу новой страницей в медицине и не считаю себя вправе уносить с собой в могилу все, что я знаю…»

Сталин закрыл папку с надписью «ШТЕРН». Посидел, посасывая пустую трубку. Вызвал Поскребышева:

— Академик Штерн. Директор Института физиологии. Узнай, чем она занималась.

— Слушаюсь.

«КВИТКО Лев Моисеевич. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста — поэт, член Союза писателей СССР…»

«П р е д с е д а т е л ь с у д а. Вы подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии?

К в и т к о. Нет…»

«БЕРГЕЛЬСОН Давид Рафаилович. Беспартийный. Занимаемая должность до ареста — прозаик, драматург, член Союза писателей СССР…»

«П р е д с е д а т е л ь с у д а. Признаете ли вы себя виновным?

Б е р г е л ь с о н. Нет, ни по одному из предъявленных мне пунктов обвинения…»

«ГОФШТЕЙН Давид Наумович. Член ВКП(б) с 1940 г. Занимаемая должность до ареста — поэт, член Союза писателей СССР…»

«П р е д с е д а т е л ь с у д а. Вы признаете себя виновным?

Г о ф ш т е й н. Не признаю ни в чем…»

Вошел Поскребышев. Молча положил перед Сталиным листок. Сталин прочитал:

«Л. С. Штерн. Специализация: автор учения о барьерных функциях и их значении для сохранения постоянства внутренней среды организма. Гомеостаз. За работу о значении неспецифических продуктов обмена веществ (метаболитов ) в жизнедеятельности организма нагр.