Буало-Нарсежак. Убийство на 45 оборотах
I
— Я его убью! Вот увидишь, кончится этим! Она остановилась у окна и невидящим взглядом смотрела на море. Лепра мучился со своим галстуком. Он видел ее отражение в зеркале и уже желал ее. Это было сродни какой-то болезни, и самые неистовые объятия не приносили облегчения. На ней было белое платье в складку, и под легкой тканью четко вырисовывался ее силуэт. Жан Лепра нервничал. Он выругался, посылая ко всем чертям галстук, а заодно и этот концерт… — Пошли, Жанчик, — сказала Ева. — Дай сюда галстук. Ты хуже ребенка, ей-богу. Впрочем, ты и есть мой ребенок! Ева стояла перед ним, подняв руки, и его взгляд медленно погружался в ее светлые глаза. Он хотел сказать ей: «Не думай больше о нем… Подумай лучше обо мне, хоть чуть-чуть!» Но она продолжала говорить, а ее пальцы колдовали над галстуком. — Я убью его. Он это заслужил. Лепра понял, что должен в сотый раз выслушать все ее претензии, которые он знал наизусть, и с возмущением поддакивать. Она любила его потому, что он был ее терпеливым доверенным. — Я с ним только что столкнулась. Он обнимал эту малышку Брунштейн, а потом имел наглость утверждать, что это неправда. Врет и не краснеет. Боже, как меня от него тошнит! — ее светлые глаза посерели. — Люблю предгрозовое небо, — она пыталась шутить, чтобы скрыть волнение. Но злость переполняла ее. Она была со своей ненавистью наедине. Лепра не в счет. — Я влепила ему пощечину. Он, естественно, мне ее вернул, и от всей души. — Но, — решился Лепра, — он же не в первый раз тебе изменяет. — Да пусть изменяет, плевать я хотела! Но надо же иметь мужество в этом признаться! Он мне лгал все двадцать лет. Мы еще не поженились, а он уже мне лгал. Никогда не прощу! Утешал меня, баюкал: «Ты у меня одна, ты моя самая любимая», а потом спал с первой попавшейся девкой. Ева отстранилась от Лепра, словно само соприкосновение с мужчиной в эту минуту внушало ей ужас. Она смотрела на своего любовника с враждебной подозрительностью. — Ложь меня убивает. Может, я тоже шлюха, но зато никогда не лгу. Став твоей любовницей, я ему во всем призналась, в тот же вечер. А вас-то уничтожает как раз правда. Вы хотите, чтобы любовь была красивой авантюрой. Авантюра вам интереснее женщины. Лепра поправил манжеты, осмотрел себя в зеркале со всех сторон. — Успокойся, — сказала она, — ты неотразим. Бабы всегда на тебя будут пялиться. Какие же мы дуры! Он привлек ее к себе, его рука скользнула между платьем и ее телом. Он долго гладил ее по спине, ласково, кончиками пальцев. — Я, по крайней мере, тебе не изменяю, — прошептал он. — Откуда я знаю? — Как это? — произнес он, разыгрывая обиду и удивление. Она приникла щекой к его груди. — Нет, — сказала она, — я тебе верю. Я отлично чувствую мужчин! И снова Лепра пронзила эта нелепая боль… — Ева, — прошептал он. — Ева, мне больно. Она повернула голову, — от ее коротко стриженых волос исходил запах свежевспаханной земли, растоптанного цветка. — Почему тебе больно, дорогой? Он замолчал. Он оскорбил бы ее, спросив, сколько мужчин у нее было до него. Он даже не ревновал. Но она никогда не поймет, что женщину любишь даже в ее прошлом, в ее детстве. Продолжая машинально поглаживать Еву по плечу, он думал: «Ей сорок пять, мне тридцать. Через пятнадцать лет ей будет шестьдесят. А мне…» Он закрыл глаза. Он привык за прошедшие полгода, со дня их близости, ощущать, как внезапно на глаза наворачивались непонятные обжигающие слезы, приносившие с собой головокружение, дурноту, тревогу. |
