— Думаете, я его ранил?

— Этого трудненько завалить, он быстро оправится. А вас интересует синтетизм?

— Нет, у меня было назначено свидание в баре, чтобы обделать одно дельце с одним русским, любителем инкунабул, вы, возможно, о нем слышали?

— Да в Париже полно русских, разве я могу каждого знать?

— Нет, разумеется, но этот тип такой эксцентричный. У него дом в Монсо, и я видел у него изящные вещицы, антиквариат, картины, растения… А атмосфера просто удушающая.

— Как зовут эту редкую птицу?

— Константин Островский.

— Островский? Да кто ж его не знает! Он много раз бывал у нас в мастерской, Ломье продал ему несколько картин.

— А вы? — спросил он сдавленным голосом.

— О, я только начинаю, я далека от того, чтобы показывать свои работы.

— А ваши иллюстрации к «Макбету»?

— Это не более чем зарабатывание денег.

— И все-таки мне бы очень хотелось на них посмотреть. Вы вчера работали после нашего похода в кафе?

— До самых сумерек.

Ее хладнокровие потрясло его, она лгала, но с каким апломбом! А Таша подняла на него взгляд, в котором светилась сама невинность.

— У нас с вами есть точка соприкосновения, мсье Легри, это чувствительность к свету, не так ли?

В ее глазах светилось озорство. Он не смог удержаться от своего порыва и положил руку ей на плечо. Плечо напряглось, Виктор быстро убрал руку. От их веселой беспечности не осталось и следа. Аромат, исходивший от ее близкого тела, подстегивал желание.

— Таша… вам могло показаться, что… да, боже, как глупо…

Он растерялся, поглощенный мыслью о том, на какую скользкую дорожку ступил, и вдруг быстро спросил:

— Какие у вас удивительные духи!

Она, казалось, не поверила своим ушам и переспросила, отшатнувшись от него с легким смешком:

— Духи?! Ну да, редкие. Называются «Бензой», или «Эссенция острова Ява».

«Ява, Кэндзи! Бензой… А флакон, тот, что у Кэндзи, что там было написано на этикетке? По звучанию похоже…»

— Извините, мне нужно пойти к друзьям, — тихо сказала Таша.

Он дотронулся до кармана своего редингота, который оттягивала маленькая картина, купленная на улице Клозель. Как в тумане до него донеслись ее слова:

— Не забудьте о моих «Капричос», мсье Легри!

То, что она упорхнула, принесло ему даже облегчение. Зато его ревность теперь возросла в разы.

Виктор был совершенно сбит с толку. Уйти из этого проклятого кафе. Он направился было к выходу, как вдруг кто-то хлопнул его по плечу.

— Господин книжник! Радость-то какая! Вы уходите? Тогда я с вами. Тут слишком много народу. Мадемуазель Таша — мое провидение, благодаря ей я буду петь в Опере! Опера Гарнье, можете представить? Завтра прослушивание. Если мой голос подойдет, а он должен подойти, — тогда прощайте мои тридцать три несчастья! А оперные партитуры вы тоже продаете?

— Нет, только книги, — поспешил ответить Виктор. — Но вы легко найдете любую партитуру на набережной у букинистов.

— А вы и правда уверены, что вам не нужен второй служащий? Я., знаете ли, весьма начитан. Мадемуазель Таша давала мне на прочтение свои книги. Бальзак, Толстой, Достоевский! Эти истории, полные крови и безумств! Где он, ваш магазин?

— На улице Сен-Пер.

— Я приду, приду!

— Да-да, — рассеянно ответил Виктор.