— Это они?

Мариус показал на троицу ребятишек, тесно прижимавшихся друг к другу. Симона закивала.

— Когда я вышла оттуда, женщина сидела на корточках. Малышка все трясла ее за плечо, хныкала: «Ну пойдем же наконец, я есть хочу, я помидор хочу!» А у той голова так и болтается — то вправо, то влево…

Портниха говорила с театральными жестами, явно довольная, что оказалась в центре внимания.

— Я подошла к ней, вдруг она и вправду больная. Только ее коснулась — а она уж носом вперед, так и рухнула, как кукла, набитая опилками. Я, кажется, даже заорала. Прибежали господа, подняли. Я как лицо ее увидела, мне дурно стало!

Антонен Клюзель присел, чтобы быть одного роста с детьми. Девчушка беззвучно плакала.

— Хочу к маме… к маме!

— Где ты живешь?

— Авеню Пёплие в Отей… Ее пчела укусила.

— Пчела? Ты уверена?

— Да, уверена, она сделала «ай!» и сказала: «Пчела, она укусила меня!»

— Как тебя зовут?

— Мари-Амели де Нантей, я хочу домой.

— Вы братья и сестра? — спросил Антонен у старшего.

— Да, мсье.

— Мы сообщим вашему отцу.

— Нет, он сейчас на работе в министерстве, это маме нужно сообщить.

Антонен остолбенело смотрел на труп. Мариус поспешил ему на выручку:

— Эта дама не ваша мама? Она ваша гувернантка?

— Это наша тетя Эжени, она с нами живет.

— Эжени де Нантей?

— Эжени Патино, сестра… была сестрой мамы, — пробормотал Гонтран, у которого увлажнились глаза.

— Расступитесь! Дорогу!

Толпа заволновалась, раздались восклицания. Скопление людей рассек городовой в сопровождении двух санитаров.

— Адрес я узнал, хозяин, — шепнул Антонен, только что допросивший Эктора.

— Мигом в фиакр, выспросишь у всей семьи, слуг допроси, собаку! Я хочу все знать о жертве, ее прошлое, связи, цвет ее юбок, выкручивайся как хочешь, но сделай репортаж на целую полосу! На сей раз газетой, первой получившей информацию, окажется не «Матэн»! Вперед, и поскорее!

Опираясь на перила террасы англо-американского бара, Виктор и Кэндзи смотрели сверху, как санитары поднимают тело женщины в красном платье.

— Боюсь, как бы нам не пришлось спускаться пешком, — заметил Кэндзи.

Виктора, который, перегнувшись через перила, был поглощен созерцанием бесцеремонной рыженькой симпатяшки, о чем-то спорившей с Мариусом Бонне, он застал врасплох.

— Пойдемте же, воспользуемся тем, что на лестницах пока немного народу, — нетерпеливо торопил Кэндзи. — Меня совсем не огорчило, что собрание закончилось раньше намеченного, эта художница малообразованна, а ваш друг журналист — хвастун. Вы и вправду собираетесь вести у него литературную хронику?

— Я ничего о них не знаю, — с рассеянным видом ответил Виктор. — Вам будет неприятно, если я побуду здесь еще немного?

— На башне? Неужели вас прельщает эта архитектура?

— Нет, нет, на выставке. Во Дворце изящных искусств есть секция фотографии, мне хочется посмотреть фотоаппараты последних моделей.

Они прошли через французский ресторан и взошли на эскалатор. Впереди отец семейства объяснял потомству, какой способ подъема был использован Гюставом Эйфелем.

— Помедленнее, дети, руки на перилах, вот так. А теперь качайтесь туда-сюда всем телом, не торопясь.