И она довольно долго излагала, чего она никогда не думала и не предполагала.

Мистер Читтервик дождался первой паузы и задал следующий вопрос.

— Значит, они ничего не заказывали, но, может быть, вспомните, вы убирали что-нибудь со столика, кроме чашки, из которой пил мужчина? Он ничего вас не просил еще убрать?

— Нет, там была только чашка, и все. Он мне кивнул, вот так, и…

— А когда он ушел, вы тоже ничего не убирали: может, там был пустой пузырек из-под лекарства или еще что-нибудь в этом роде? Даже — листок бумаги?

— А почему вы считаете, что я что-то убрала? — спросила, явно заподозрив плохое, официантка. — Я рассказала в полиции все, что делала, и не один раз, и не понимаю, почему вы считаете, будто я что-то утаила.

— У меня и в мыслях такого нет, — поспешно заверил ее мистер Читтервик. Да, господи помилуй, совсем наоборот. Я совершенно уверен, вы рассказали обо всем, что запомнили, точно так же, как я. Я хочу лишь узнать, может, был еще какой-нибудь пустяк: например, вы проходили мимо столика и с него упал листок, а вы его подняли, или на полу валялся клочок бумаги, когда вы проходили мимо, но вы об этом забыли тогда сказать и теперь вот вспомнили. Уверяю, со мной было то же самое, после опроса в полиции я вспомнил о каких-то мелочах, это ведь вполне естественно.

— А почему вы хотите об этом узнать? — спросила официантка, все еще несколько подозрительно.

Мистер Читтервик напустил на себя конфиденциальный вид:

— Понимаете, дело вот в чем. Появились сомнения относительно того, что яд, которым отравилась мисс Синклер, был в чашке.

— Но врач же сказал, что от чашки пахло ядом. Я слышала, как он это говорил во время вскрытия.

— Да, конечно, но в том-то все и дело. Возникло подозрение, что чашка возможно является ловушкой, которую убийца придумал, желая замести свои следы и уверить всех, что мисс Синклер совершила самоубийство. Это еще связано с воздействием… э… синильной кислоты на человека, понимаете.

— Ну и хитер же он, — восхитилась официантка, теперь уже совершенно успокоенная, — честное слово, я вполне могла бы поверить в самоубийство, да, могла бы! А если они не узнают, какой это был яд, то ему удастся чего доброго удрать?

— Да, вроде этого, — подтвердил мистер Читтервик.

— Да, доложу я вам, я хотя и не кровожадная, но считаю, что повесить его еще мало, пусть он и майор. Отравить бедную старую тетю, а? Но что толку разговоры разговаривать? Нет, к столику я не подходила после того, как убрала его чашку, он тогда тоже собирался уходить, и это так же верно, как то, что я сейчас сижу здесь с вами. Нет, мистер Читтервик, извините, что ничем вам помочь не могу, но что было на столе, так оно там и оставалось до вашего прихода с полицией.

— И, насколько вам известно, никто не подходил к этому столику после его ухода?

— А меня полиция уже спрашивала, и я сказала, что побожиться не могу, не желаю приносить клятву на Библии, о чем как следует не знаю, но скажу вам, как им говорила: никто не подходил, когда я туда смотрела, уж это точно.

— Понимаю, — сказал совершенно разочарованный мистер Читтервик. Ни на один из самых главных вопросов, которые он пометил в своем резюме, он не получил ответов, сколько-нибудь проясняющих суть дела.

Наступило молчание, и он прикидывал, о чем бы еще спросить.

— А чудно, что вы заговорили о ликюре, между прочим, — негромко сказала официантка.

— А? — встрепенулся мистер Читтервик.

— Я говорю, чудно, что вы вспомнили о ликюре, потому что… ну и я кое о чем вспомнила.