– И что дальше?

– Ничего. Я решил, что это мой шанс. Я был начеку, увидел в окно машину Эвелины, позвонил Игорю, сказал, что его мать в опасности, потом позвонил в дверь Климовых. Светлана открыла, но стала объяснять, что сейчас она говорить со мной не может, так как к ней с минуты на минуту должны прийти. Я затолкал её в квартиру. И тут она увидела перчатки на моих руках и пистолет. Она отпрянула, но я схватил её за бусы, выстрелил и оттолкнул её на диван. Нервы у меня были на пределе. Звук рассыпавшихся бус прозвучал для меня, как набат. Но я выскочил из квартиры и зашёл к себе.

Пистолет я бросил в квартире, а перчатки и одежду сложил в приготовленный заранее мешок. И стал ждать. Пришла Эвелина и тут же следом за ней Игорь.

– И вы всё это время оставались в квартире?

– Да. Я слышал, как приходила полиция, опрашивала соседей. Я даже слышал, как кто-то сказал, что меня практически не бывает дома. Ночью я прихватил упакованный мешок и покинул квартиру навсегда.

– Куда вы дели мешок?

– Отвёз на дачу.

– На чью?

– На родительскую.

– И оставили там в доме?

– Почему оставил в доме? Вы меня держите за идиота?

Наполеонову очень хотелось ответить утвердительно, но он сдержался и спросил, – так что же вы сделали с мешком?

– У нас на даче похоронена собака моего отца. Его любимец. Я раскопал могилу и положил в неё мешок, потом снова зарыл и посадил на ней кусты пионов.

Никитенко усмехнулся, – батя был доволен. А то всё раньше упрекал меня, что я не любил его собаку.

– Почему вы решили всё-таки убить Светлану?

– Я же вам объяснил, случай подходящий.

– И вам не было жалко ни в чём неповинную женщину?

– А почему собственно я должен её жалеть?! – спросил он холодно и окинул следователя неприязненным взглядом.

Казалось, всё в подлунном мире от маленькой былинки до столетнего дуба радовалось весне и жизни.

И почти никто не задумывался о том, что жизнь, это не только нежность яблоневых лепестков на губах, но и солоноватый привкус крови… Своей или чужой, не в этом суть…

– Как несовершенен и жесток, может быть этот мир, – думала про себя Мара Ильинична, ласково проводя пальцами по щеке тоскующего о матери племянника.

Вслух она говорила, – всё образуется, Игорёша. Надо жить.

И он кивал ей, с трудом сдерживая слёзы.

Андриана Карлсоновна Коваль приехала в детективное агентство спустя два дня.

День клонился к закату. Но над первыми цветами ещё кружились пчёлы и рокотали шмели.

– Хорошо у вас тут, – вздохнула Коваль.

Мирослава и Морис отвыкшие жить в большом шумном городе не возразили ей.

– Я очень благодарна вам, – обратилась Андриана Карлсоновна к детективам, удобно устроившись в кресле в кабинете Волгиной, – вернее мы все вам благодарны, я, Мила, Эвелина. С нашей девочки сняты все подозрения.

Коваль тяжело вздохнула, – и кто бы мог подумать, что Остап способен такое сотворить. Ведь это уму непостижимо!

– Нет, я понимаю ревность, – попыталась она спорить сама с собой. Взять хотя бы того же Отелло! Но ведь ему даже в голову не приходило, что вместо Дездемоны он может убить жену Кассио!

– У Кассио не было жены, – тихо обронил Морис.

– Но была возлюбленная Бьяко. Отелло же не тронул её.

Детективы промолчали. Им не хотелось уточнять, считала ли Андриана Карлсоновна поведение Никитенко правильным, если б он застрелил Эвелину.

Вместо этого Мирослава спросила, – как чувствует себя Эвелина?

– Неплохо, принимая в расчёт всё то, что случилось с ней за последнее время.