— Скольких супостатов подбили, ваше благородие?

— Три. Два «Ньюпора» и один разведочный «Сопвич». Насчёт «Ньюпоров» — не сомневаюсь, придёт подтверждение от наших кавалеристов, а вот за «Сопвич» ручаться не могу — на их территории упал.

— Стало быть, всего тридцать пять! Ого!

— Ты не ровняй германцев и красных, — усмехнулся Ильин. Как известно, немецкий рекордсмен — Манфред фон Рихтгофер — имел на счету восемьдесят один аэроплан. А француз Гюннемер дошел до цифры сорок один. Так что пока я третий. Утешает только то, что немец погиб в бою год назад, а Гюннемеру больше и сбивать-то некого. Для французов война закончилась, а у нас — в самом разгаре. Одно меня смущает: статистика упрямо твердит, что фронтовой лётчик-истребитель живёт в воздухе, в среднем тридцать часов, а потом, как бы это ни было печально, погибает. А я вот что-то задержался на этом свете…

— Ничего-ничего, послужим ещё России-матушке. И всё же я второй стакан налью?..

— Постой. Автомобиль, не к нам ли мчится?

— Похоже.

— Тогда коньяк отменяется.

— Временно.

— Надеюсь. И убери бутылку.

— Слушаюсь. Я пошёл обратно.

— Давай.

Прямо по взлётному полю, мимо «колдуна» — ветрового указателя на длинном шесте, напоминавшего то ли раздутый чулок, то ли «колбасу», несся «Рено». За рулём сидел всего один человек. Он был в шофёрском облачении. Автомобиль остановился прямо перед «Виккерсом». Водитель не стал заглушать мотор. Из машины вышел офицер. Он снял куртку, и на погонах блеснули три звезды.

— Уж не по мою ли душу?

— Так точно, господин штабс-капитан. Велено вас срочно доставить в Ставку Главнокомандующего.

— За что такая честь?

— Узнаете на месте. Одно скажу — для вас это будет хорошей новостью. Прошу в автомобиль.

— Вот же незадача, а я уже и коньячка хлебнул, — смутился Ильин. — Моторист угостил по случаю: двигатель отказал, пришлось планировать. Едва дотянул… Только генерал на это вряд ли обратит внимание. Распитие спиртных напитков на лётном поле — разжалование в рядовые.

— Не беспокойтесь, за час выветрится, — улыбнулся поручик. — До Таганрога раньше нам никак не добраться.

— Пожалуй, да. Погодка сегодня исключительная. Бабье лето наступило. Но мы всё равно должны заехать в расположение части. Надобно привести себя в порядок. Это займёт не более десяти минут.

— Безусловно.

— Тогда по ко́ням!

Офицеры сели в автомобиль, и он покатил прямо к хуторским хатам — месту дислокации четвёртого Добровольческого авиаотряда.

II

Отмахав почти восемьдесят вёрст по степи, жёлто-оливковый «Рено» въехал в Таганрог.

Город, основанный ещё Петром I, выглядел так, словно и не было никакой войны. Работали кафе и кондитерские, а на Петровской открылось кабаре. В деревянном здании яхт-клуба снова играли на бильярде, и в гавани на воде заработал ресторан. На углу Петровской улицы и Дебальцевского переулка красовалась вывеска банка «Демокредит» — синими буквами по белому фону. Чуть дальше — «Азово-Донской» и «Земельный» банки. Вывески сверкали яркой, почти золотой, рекламой: «Гастрономический магазин Дурукова», «Мануфактурный магазин Гузелова», «Т. А. Ильенко», «М. О. Куланов и К.», «Бр. Камбуровы»… По городским аллеям неторопливо прогуливались нарядные дамы в сопровождении офицеров или статских.