|
Ты простишь меня, знаю, но я почувствовала, что их следует скрыть, пока ты не отыграешь.
— Хорошо, — сказала Кора резко, — я отыграла. Выкладывай.
— Фарджион…
— Ну?
— Боюсь, он… — она искала, как смягчить удар, — боюсь, он присоединился к Великому Большинству.
— Что! — вскричала Кора. — Ты говоришь, что он уехал в Голливуд?
Эвадна заерзала в пароксизме смущения.
— Нет-нет, милая. Попытайся сосредоточиться. Я говорю, — она трагично нахмурилась, — я говорю, что он умер.
— Умер?! Аластер Фарджион?
— Да, боюсь, что так. Режиссер услышал это известие по радио и сообщил мне, как я сказала, ровно за пять минут до твоего выхода на сцену.
И снова, будто замешкавшееся эхо:
— Умер! — Ужас и недоверие боролись за превосходство на пепельном лице Коры. — Боже мой! Фарджион умер! Сердечный припадок, я полагаю?
— Нет. Я понимаю, почему ты так подумала. Собственно говоря, однако, это не был сердечный припадок. А нечто куда, куда более худшее.
Возникла краткая пауза, потому что обе промолчали.
— Ну? — наконец, сказала Кора.
— Ну…
— Да говори же, Эви, Христа ради! Затягивая, ты делаешь это только в тысячу раз хуже.
— Ну, как тебе известно, я уверена, тебе известно, у Фарджиона была вилла вблизи Кукхема… ты же это знала, правда? Я слышала, это был последний крик элегантной жизни. Он постоянно собирал там гостей на воскресенья… Ты бывала приглашена?
— Да-да, — нетерпеливо кивнула Кора.
— Ну, видимо, на этой его вилле вспыхнул жуткий пожар, и он погиб в нем.
— Господи, какой ужас! Он был один, ты не знаешь?
— Понятия не имею. Мне известны только основные факты. И никаких подробностей. Произошло это сегодня днем, почти к вечеру.
Трабшо вмешался в первый раз:
— Прошу прощения, что перебиваю. Это, очевидно, был тяжелейший удар для вас обеих. Но вы позволите мне спросить, о ком, собственно, вы говорите?
Кора уставилась на него.
— Не хотите же вы сказать, что не знаете, кто такой Аластер Фарджион?
— Ну, вообще-то, да.
— Кора, деточка, — мягко вмешалась романистка, прежде чем ее подруга успела излить свое изумление перед таким невежеством полицейского, как она, несомненно, намеревалась. — Ты забываешь, что горизонты не всех ограничены Уордур-стрит с одной стороны и Шафтсбери-авеню с другой. Вы все, занятые в шоу-бизнесе, часто забываете, как далек этот мир от большинства людей, занятых обычными будничными делами.
— Простите, простите. Ты, как всегда, права, дорогая, — с раскаянием ответила Кора. Она вновь повернулась к Трабшо. — Меа culpa, мой дорогой. Меня просто до того удивило, что вы никогда не слышали о Фарджи… то есть Фарджионе. Мне казалось, его фамилию знают все, потому что он самый… был самым, — поправилась она, — самым блистательным творческим артистом в нашей британской кинопромышленности.
— Я не часто хожу в кино, — виновато сказал старший инспектор. — Этот Фарджион, он был, как вы их называете, кинопродюсером? Так?
— Нет, он был кино режиссером, и, прошу вас… — тут она подняла ладонь правой руки перед его лицом, чтобы помешать его, как она догадывалась, следующему вопросу (он помнил этот жест раньше, но, поскольку в тот раз ладонь принадлежала Эвадне Маунт, актриса, видимо, заимствовала его у романистки или, возможно, наоборот), — прошу вас, не спрашивайте меня, в чем разница между продюсером и режиссером. |