— Он будет доставлен к вам незамедлительно. У вас был плащ? Господин Батлер! Я поехала к госпоже Фриман. Когда вернусь, не знаю. Если успею к обеду — позвоню. Пойдемте, Джек. И можете обойтись без своих обычных нотаций насчет правил ограничения скорости, — добавила она, заходя в гараж и пропуская полицейского в большую красную машину. — Я прекрасно их знаю.

— А я никогда и не утверждал обратного, — запротестовал детектив-инспектор Робинсон, когда машина выехала на дорогу. — Я лишь говорил, что вы не обращаете на них никакого внимания!

Госпожа Фриман, худая взволнованная дама с ярко выраженной неврастенией, возлежала на кушетке, в окружении стопки носовых платков и флакончиков с нюхательной солью. Возмущенная горничная провела к ней Фрину.

— С ней творится что-то ужасное, — шепнула она. — Я никогда не видела ее в таком состоянии. Мисс Фишер, может, вам как-то удастся повлиять на нее, а то ведь она ничего не ест и не принимает успокоительных, а доктор ничего не может с ней поделать.

— А где господин Фриман? Ах да, забыла. И давно он?..

— Шесть месяцев назад, мисс, хозяйка уже свыклась с этим. Все равно она не слишком любила его, но вот Чарльз для нее все, настоящий маменькин сынок. Если бы она знала хотя бы о половине его похождений, она бы с ним так не носилась.

Последнее высказывание явно носило личный характер. Фрина скосила глаза и увидела на лице служанки гримасу отвращения.

— И ладно еще были бы девушки… — начала горничная, но осеклась.

Фрина попыталась найти подходящий эвфемизм:

— Вы хотите сказать, что он… вряд ли женится?

— Вот именно, — прошипела горничная. — Парни!

Затем она открыла дверь и, объявив: «Мисс Фишер!», пропустила Фрину.

Фрина очень сожалела о том, что гомосексуализм существует, поскольку он отнимал у нее много ярких и привлекательных молодых людей. Но считала его неизбежностью — все равно что родиться рыжим, а потому не одобряла попыток излечить страдальца, особенно если тот не очень-то и страдал и, возможно, хотел излечиться от пристрастия к симпатичным юношам не больше, чем сама Фрина. Бедный Чарльз! Это многое объясняло. Раз уж у него была Страшная Тайна, ему приходилось либо мучиться, либо трястись от страха.

Интересно, знает ли об этом госпожа Фриман?

Секундного наблюдения хватило, чтобы убедиться: госпожа Фриман знает исключительно то, что ей хочется знать.

— О, мисс Фишер, извините, что не встаю, но я в таком расстройстве! Куда же мог деться Чарльз? Он так никогда раньше не делал! Как он мог так поступить со мной?

Поскольку на этот вопрос мисс Фишер отвечать была явно не готова, она пропустила его мимо ушей и присела на краешек кушетки.

— А как насчет его приятелей? — спросила она.

Костлявая лапка, похожая на птичью, потянулась к ее пальцам, и Фрине пришлось собрать волю в кулак, чтобы не отдернуть руку. Госпожа Фриман говорила хрипло и прерывисто, словно рыдания повредили ей горло.

— Я обзвонила всех его друзей, которых знала. Никто из них его не видел. Бобби Салливан — знаете, эти Салливаны из Корка, эти ирландцы, — так вот, он рассмеялся и сказал, что Чарльз вернется сам, как овечка Мэри, если я оставлю его в покое. Он смеялся! Чарльз, конечно, якшается с весьма легкомысленными молодыми людьми, они ветрены, но не порочны.

Ага, как же, подумала Фрина и мысленно выругалась.