— Ладно, ладно, успокойся, не хочешь говорить — не надо. Больше не стану к тебе приставать. Надеюсь, он ничего общего с преступлением не имеет, и вообще это ваше личное дело. Скажи только, как его зовут, на всякий случай, если зайдёт речь, чтобы я знала о ком.

— Патрик. А почему о нем зайдёт речь?

— Да мало ли, просто случайно, в разговоре. Он уже уехал в Варшаву?

— Не знаю.

— Ну и черт с ним, пусть торчит на местном рынке… не знаю, есть ли в Болеславце рынок… да пусть хоть в Аргентину отправляется, мне все равно…

— А мне нет.

Ну что тут будешь делать? И, уже не пытаясь сдерживать своего отчаяния, я заорала:

— А мне все равно! Сказала, не буду больше о нем расспрашивать, и не буду. У нас тут дела поважнее, чем твои любовные перипетии. Я собиралась рассказать тебе о Весе и о металлоломе, а не потрошить твоего Патрика.

Столь резкий поворот темы заметно успокоил девушку и даже обрадовал настолько, что она внимательно выслушала историю про мамашу и того парня, который занимался сбором металлолома.

— А глинам ты о нем сказала? — живо заинтересовалась она.

— Нет, начисто вылетело из головы. А вот сейчас не уверена, стоит ли им говорить.

Не стала я девушке объяснять причины такого решения. Не буду же говорить, что усиленно работаю над собой, пытаясь исправить недостатки своего характера, а все из-за её же письма. Если расскажу полиции — у бабы с мешками могут быть проблемы. Вон она какая была растерянная, пришибленная даже. Может, у её сына какие-нибудь неприятности из-за его рода деятельности, а я как раз и напущу на него полицию.

Надо и о людях думать, втолковывала я себе, а не только о своём частном расследовании. Правда, мне не приходилось слышать, что нельзя собирать старые железяки, но ведь у нас до холеры всевозможных идиотских запретов, осложняющих людям жизнь, а для Веси и его матери это, может быть, единственный способ заработать на кусок хлеба в наши трудные времена. Да, по части запретов мы впереди планеты всей. Ведь я же видела мамашу этого трудяги Веси — она просто невинный младенец. Не могут они быть замешаны в грязном деле. Могу ли я вовлечь честных людей в какие-то передряги? Да ни в жизнь!

Теперь уже я проявила растерянность.

— Сама не знаю, что делать. В конце концов, со времени преступления прошло почти полторы недели. Если бы она волокла тяжеленные железяки наутро после убийства, тогда моё сообщение имело бы смысл, а так….

— И все-таки Веся ведь откуда-то их взял, — одёрнула меня Гражина. — Вор мог забрать подносики с монетами, а тяжёлые ящики выбросить. Веся их нашёл, пусть скажет — где. И ведь не исключено, что он ещё что-то интересное видел. Мне кажется, это не мешает проверить, как думаешь? Иначе остаток жизни мне придётся провести в Болеславце.

А ведь она говорит дело. Так пойти, что ли, в полицию? Не понравилась я здешним полицейским, факт. Тогда что?

— Пойду-ка я, пожалуй, к той бабе, — решила я. — Сейчас прямо и пойду, пока не забыла, где она живёт. И доставлю ей удовольствие, так и быть — напьюсь чаю.

Гражинка, оживившись, сорвалась со стула.

— Погоди, я придумала повод для визита. Дам тебе чай. Меня уговорили в Дрездене купить модный сейчас чай в пакетиках «Марко Поло», расфасован по десять штук.