Никуда не выходил, никому не звонил… Потом как-то выбрался. Город продолжал жить прежней обычной жизнью. В его ритме ровным счетом ничего не изменилось, и он даже не заметил моих страданий. Это поразило меня более всего. Мир рухнул, раскололся на крупные обломки, а все идет так, как будто бы ничего не произошло.
Я машинально брел по улице и вдруг увидел ее… Она шла на несколько шагов впереди меня, и ее, как мадонну, окутывало сияние. А может, это тусклое осеннее солнце отдало ей весь запас своего света.
Я догнал ее и тронул за плечо. Она обернулась и сделала удивленное лицо.
– Простите, – произнес я, увидев незнакомую девушку. – Обознался…
– А че сразу трогать-то? – прозвучал хрипловатый вульгарный голос. – Чуть что, так сразу трогать…
– Простите, – повторил я, отнял руку и пошел дальше, не глядя по сторонам.
А когда неожиданно остановился и поднял голову, оказалось, что я стою перед ее домом. Было уже темно, и в ее квартире горело несколько окон. И окно спальни тоже. Я стал смотреть на него, надеясь увидеть хотя бы ее силуэт, пусть даже мельком, и понимая, что это ровным счетом ничего не изменит.
В тот раз мне не повезло… Я простоял около трех часов, а потом отправился в обратную сторону.
С того дня прошло два года нестерпимой боли, а мне все никак не удавалось успокоиться: Наталья являлась ко мне в снах, я разговаривал с нею в мыслях, мне приходилось что-то доказывать, упрекать, но все тщетно, она меня не слышала!
Наверное, у этой болезни есть диагноз, и называется она «несчастная любовь». Ею надо обязательно переболеть.
Чтобы выздороветь…
– Великолепные результаты… Он просто молодец! – говорил чей-то восхищенный голос.
– Великолепные – не то слово… Фантастические!
– Какой умница! Наша надежда. Знаете, он даже внешне похож на Бехтерева.
– Базизян и Фокин заткнули за пояс и немцев, и американцев…
– Это точно! Теперь ребятам из Массачусетского технологического института со своими опытами остается только облизнуться…
– А что вы хотите, это же Рудольф Фокин! После его работы остается выжженная земля! Он ничего не пропускает. Невероятный педант.
– А что Рудольф? Идея-то принадлежит профессору Базизяну, – произнес какой-то злопыхатель.
– Да-а… Базизян – это настоящее светило… – уважительно отозвался в ответ тихий голос. – Он умеет найти великое даже в простых вещах. А какой великолепный организатор!
– Что ж, Базизян опять получит грант и федеральные деньги, причем львиная их доля придется на его отдел, – раздраженно проговорил мужчина средних лет. Тоже, поди, из профессоров.
– А мы так и будем прозябать, подбирая объедки со стола Бориса Георгиевича, – поддержал его мужчина помоложе с небольшой рыжеватой бородкой – явная заявка на некоторую академичность. – И то, если он нам это позволит…
– А вы делайте свои открытия, тогда не будете прозябать, – язвительно парировал грузный человек с гладко выбритым лицом и в дорогом сером костюме, чем-то напоминавший преуспевающего бизнесмена. – И подбирать объедки…
– Ну не все же у нас такие гениальные, как Базизян…
– Да, Борис Георгиевич у нас такой один, – согласился круглолицый.
– Насколько мне известно, последние результаты исследований лаборатории Рудольфа Михайловича просто поразительны, – говорила какому-то мужчине дама, проходя мимо меня. – А ведь начинали с крыс и собак… Вы видели Матильду?
– Какую Матильду? – удивленно спросил мужчина. |