Второй автоматчик аккуратно, двумя пальцами приподнял нижний край маски и, вежливо отвернувшись, плюнул на пол.

– Я из мэрии, – дрожащим голосом подтвердил Василий Кузьмич. – Объясните мне; что здесь происходит? Ведь вы же не бандиты, на вас форма. Вы очень вовремя, я уже начал бояться…

– Я сам знаю, откуда он, – не обращая на слова Василия Кузьмича ни малейшего внимания, сказал командир. Его гладко выбритый череп, с левой стороны обезображенный старыми рубцами от ожогов, неприятно поблескивал в приглушенном свете скрытых нижних светильников. – Я спрашиваю, что это значит?

– Не шуми, Батя, – сказал автоматчик. – Мы решили тебя подождать – вдруг ты с ним поговорить захочешь.

– А, – без всякого выражения сказал тот, кого назвали Батей. – Да нет. Костя, чего с ним разговаривать.

Он стоял к Василию Кузьмичу боком. Не оборачиваясь, он поднял тяжелый револьвер и выстрелил, не бросив в сторону своей жертвы даже беглого взгляда. Василий Кузьмич выронил кейс, обеими руками вцепился в портьеру и вместе с ней тяжело рухнул на пол.

– Красиво, – сказал Батя.

– Ага, – подтвердил автоматчик Костя, – прямо промеж глаз. Как в цирке, ей-богу.

– Да я не о том, – поморщился командир. – Вид из окна красивый.

Костя посмотрел в огромное, во всю стену, окно, за которым в чернильной тьме густо валил снег, и пожал плечами.

– Снег, – сказал он.

Батя нагнулся за кейсом, рукояткой револьвера сбил кодовые замки и заглянул под крышку.

– Чего там, командир? – подал голос второй автоматчик.

– Капуста, – лаконично ответил тот. – Тысяч пятьдесят, наверное.

– Ну-ка, Толян, – сказал развеселившийся Костя, – у тебя в башке калькулятор. Сколько это будет, если на восемь рыл?

– Шесть с четвертью, – не думая, отозвался Толян и снова, приподняв маску, сплюнул на пол.

– Подержи-ка, – сказал ему Батя, отдавая кейс, и повернулся к Косте. – А ты собери всех. Пора уходить, пока менты нас тут не прихватили.

– Шухер! – сделал круглые глаза Костя. – Что ж ты меня так пугаешь, командир, я же чуть не обмочился. Неужели нас могут забрать в милицию? Чего мы сделали-то? Подумаешь, пошалили чуток.

– Кончай балаган, – буркнул Батя. – Делай, что тебе сказано, а не хочешь – тут места навалом.

Приляг, отдохни…

– Что-то ты сегодня не в духе, майор, – сказал Костя. – Мрачновато шутишь.

Батя не ответил, и он, повернувшись на каблуке, вышел из комнаты.

Майор, между тем, достав из кармана никелированную «зиппо», со щелчком откинул крышечку, чиркнул колесиком и поднес голубовато-оранжевый язычок пламени к разбросанным по столу бумагам. Пошарив по ящикам стола, он выгреб оттуда все, что могло гореть, и бросил в огонь. Когда пламя, окрепнув, поднялось на полметра над крышкой стола, он выдернул из-под тела убитого им чиновника портьеру и тоже швырнул в огонь, позаботившись о том, чтобы конец ее свисал на пушистый ковер.

Двигаясь быстро, но без суеты, автоматчики покидали горящий дом. Шедший последним Костя на секунду задержался, чтобы снять с шеи убитого охранника толстую золотую цепь.

Была середина ноября, и до драки на дороге оставалось четыре с небольшим месяца.

С того места, где он стоял, невозможно было разобрать ни слова из того, что говорилось у открытой могилы. Ему не был виден даже гроб – все заслонял черный частокол спин.