|
Там и впрямь недетская жуть пошла. Быжмапапах, короче, всех победил, но враги успели сунуть ему под подушку зуб дракона. Богатырь спать лег, клык ему через ухо в голову юрк – и насмерть. В этом месте лицо у Дильки стало странным. Я торопливо дочитал, как вся родня Быжмапапаха зарыдала-запела и от этих чудовищных, видимо, звуков клык из ушка выпал. И стал богатырь как новенький. Тут Дилька вредно захохотала и сообщила, что давно знает такую сказку – и про русского богатыря, и про татарского, только там в ухо, чтобы спасти, мама плакала или медведь кричал. Я закричал как медведь и погнал лентяйку чистить зубы и спать. А сам побежал к ревущему телефону.
Звонила, конечно, мама. – Привет, сиротинки! Как дела? – Нормально, – солидно сказал я. – Хорошо. Ели? – Конечно. – Дилька спит? – Нет. – Наиль, одиннадцатый час, вообще-то. – Мне мешают, вообще-то, – сказал я, слегка зверея. – Кто? – всполошилась мама и что-то быстро сказала в сторону. – Ты. Мы уже ложимся, вообще-то, а ты вот… – Уф. Нельзя же так пугать. – Можно, – сообщил я угрюмо и показал Дильке, в каком темпе она должна уже бежать в ванную и вооружаться зубной щеткой. Мама захихикала и сказала: – Суров ты, юноша. Гуля-апа вон вся под впечатлением от тебя. Что, в самом деле не пустил бы ее? – Не велено же. – А нас пустишь? Я вздохнул и сказал: – Вас пущу. Мама вздохнула и сказала: – Тогда дверь открой. Я два раза хлопнул глазами и заорал: – Дильк, они приехали! Они правда приехали. Стояли уже за дверью – и ждали особого приглашения. У всех родители нормальные, а у нас такие балбесы. Ну, тут началась пятиминутка визгов, обниманий, мазания зубной пастой и рассказов о том, как мы тут без вас, а вы там без нас страдали. Впрочем, папа с мамой были не сильно исстрадавшиеся. Так, утомленные слегка, веселые и злые. Мама обцеловала Дильку и попинала ее укладываться. Дилька завопила, что хочет со всеми посидеть. Мама попинала ее готовить второй ужин с десертом, бланманже и фофанами. Ну и сама с нею ушла, понятно. Папа взбил мне волосы, пару раз бленькнул пальцем по оттопыренному уху и рассказал, что я молодец, на меня можно положиться и все такое. Я поправил волосы и сказал: – Я знаю. Мне было хорошо и спокойно. Я только сейчас понял, что все это время было не так – не хорошо и не спокойно. Папа усмехнулся, снова бленькнул по уху, как-то внезапно рухнул на стул и сказал, прикрыв глаза: – Все-таки полтыщи кэмэ за неполные сутки – это перебор. Еще бы дорога была… А самое смешное знаешь чего? – Чего? – спросил я, настораживаясь. Знаю я папино смешное. – Того, что никакого вандализма там нет. Лукман-абый сослепу не разглядел что-то, папа его неправильно понял, потом я – синдром испорченного телефона, хоть в учебник. А там, ну, ziratta, пара камней покосилась – ну и у Марата просела могила. Обычное дело. – Так что, зря ездили? – спросил я, сразу расстроившись. – Ну как зря. Не зря все-таки. Я не хотел – а по-человечески-то надо было все равно. Вот. Родню повидал, да. Хотя деревня, конечно, ужас во что превратилась. Чернобыль, блин. Зона с саркофагом. Всё районы меж собой не поделят, никому такое богатство не нужно. Выселять, говорят, будут, да кого там выселять уже. Дом наш вообще… Я не узнал даже сперва. Папа моргнул и отвернулся. Я тоже отвернулся, но папа, к счастью, уже воскликнул: – А! Я ж забыл совсем. |
