Маркофьев так привык ездить на машине моих родителей (еще с той поры, как пользовался ею, отправляясь на охоту и по другим надобностям), что частенько брал ее у меня. Ни я, ни мои родители ему не отказывали. Мой папа и мама в нем души не чаяли.

— Надо творить добро, как только такая возможность предоставляется, — говорила мама.

— Друзья даются один раз и на всю жизнь, — вторил ей отец…

Примечание для глупых, верящих в постоянство дружбы и вражды. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ НЕ ЕСТЬ НЕЧТО ПОСТОЯННОЕ, РАЗ И НАВСЕГДА ЗАСТЫВШЕЕ В СВОЕМ К ВАМ ОТНОШЕНИИ: ДРУЗЬЯ МОГУТ СТАНОВИТЬСЯ ВРАГАМИ, А ВРАГИ — ДРУЗЬЯМИ.

Кроме того, друзья, оставаясь внешне вашими друзьями, могут одновременно быть вашими врагами.

ВЫВОД: Улыбаясь, надо держать людей на расстоянии.

Ночью Маркофьев примчался на дачу. И буквально вытащил меня из постели.

— Есть разговор, — сказал он. И за рукав пижамы выволок меня на террасу, где было холодно. Я начал просыпаться. — Я на твоем драндулете сбил человека.

У меня подогнулись колени. Маркофьев закурил.

— Ты был пьяный? — спросил я.

— Ну, естественно, — раздраженно откликнулся он. — Но вина все равно не моя. Это он переходил улицу в неположенном месте. Слышу удар… Бум! Но темно. Плохо видно. Ну, я даже не стал вылезать. Газанул…

— Ты не отвез его в больницу? — спросил я. Маркофьев покрутил пальцем у виска.

— Совсем сбрендил? Да я рванул оттуда со страшной скоростью. Счастье — была ночь, шел снег. Правда, за мной бросились вдогонку на двух машинах. Обогнали… И фарами — в лицо. Я притормозил. А потом как дал по газам. Ушел. Но номер-то они наверняка запомнили. Теперь опасно на твоей колымаге ездить…

Рассказывая, он пыхтел и раздувал ноздри.

Я представил, как все произошло. Человеческая фигура среди снежных нитей, отчаянный испуг несчастного, визг тормозов, удар.

— И он остался там лежать?

— Ему уже не требовалась помощь. Столкновение было чудовищной силы… Я даже не успел отвернуть в сторону… Он выбежал на меня, как кабан на загонщика…

Пораженный еще и этим его сравнением, я обессилено опустился на стоявшую возле стены банкетку.

— Что теперь будет? — спросил я.

Маркофьев обнажил в улыбке искрошенные зубы.

— Это у тебя должна болеть голова, а не у меня. Машина твоя, а не моя. И никто не знает, что я у тебя ее брал.

Я схватил его за лацкан и притянул к себе.

— Ты еще мог его спасти!

Он оторвал мои руки от своей одежды. И сказал:

— От машины необходимо избавиться. Там такая вмятина на крыле… Тебя сразу вычислят. Пока что я пригнал ее сюда. Значит, последовательность действий такова: избавляемся от машины и заявляем о пропаже. Даже если ее потом найдут, с вмятиной и следами наезда, это не ты виноват, а угонщики.

Я снова хотел заорать, он меня осадил:

— В конце концов я ради тебя хлопочу, а не ради себя…

Той же ночью мы прикатили машину к реке и утопили. Удача сопутствовала нам: под утро ударил мороз, поверхность воды затянуло льдом. А мы уже бежали в милицию с заявлением о пропаже.

— Это счастье, что все так закончилось, — говорил Маркофьев. — А если бы застигли на месте преступления? Когда мы ее топили? Тогда бы тебе — конец.

Маркофьев был так потрясен случившимся, что не вьщержал и ушел в загул. Недели две никто не мог его разыскать.

А потом, когда утопленную машину обнаружили, и следователь, не поверивший версии угона, стал таскать на допросы меня и моих родителей, мой друг появился.