Когда кахья окликнула Синана в третий раз, он наконец открыл глаза и сел в постели. На лицо зодчего набежала тень, когда он увидел перед собой две фигуры. Он знал: для того чтобы слуги осмелились потревожить его в этот час, должно произойти нечто из ряда вон выходящее. Бедствие, сопоставимое с пожаром, уничтожившим город до основания.

– Прибыл гонец от султана, – сообщила кахья. – Вас срочно требуют во дворец.

Синан с усилием поднялся на ноги.

– Может, это и хорошая новость. Иншаллах – если будет на то воля Божья, – бросил он.

Юноша, донельзя гордый тем, что ему доверено такое важное дело, помог хозяину умыться и одеться. Светлая рубаха, халат – не новый и роскошный, а, напротив, старый и неприметный: коричневый, теплый, отороченный мехом.

Все трое спустились по лестнице.

Увидев главного придворного строителя, гонец склонился в поклоне.

– Простите за то, что осмелился нарушить ваш покой, эфенди. Но мне приказано доставить вас во дворец.

– У каждого свои обязанности, – кивнул Синан.

– Может кто-нибудь из слуг сопровождать господина? – вмешалась кахья.

Гонец, не удостоив ее взглядом, вскинул бровь.

– Мне дан приказ доставить во дворец лишь вас, эфенди, и никого больше, – произнес он, глядя только на Синана.

Ком злобы, горькой как желчь, подкатил к горлу старой служанки. Она наверняка затеяла бы с наглецом перепалку, не положи Синан ей на плечо ладонь.

– Все будет хорошо, – успокоительно произнес он.

Старый зодчий и гонец вышли за ворота в ночную тьму. На улице не было ни души, даже бродячие собаки, которых в городе развелось полным-полно, куда-то подевались. Синан уселся в карету, гонец захлопнул дверцу и опустился на сиденье рядом с возницей, который не произнес ни слова. Лошади двинулись, и карета, покачиваясь из стороны в сторону, понеслась по булыжной мостовой.

Пытаясь скрыть тревогу, Синан отодвинул занавеску и уставился в окно. Карета катилась по узким кривым улочкам, мимо домов с темными окнами. Он думал о людях, которые спят сейчас в своих роскошных особняках и жалких хижинах. Путь в сераль пролегал через несколько кварталов: еврейский, армянский, греческий и левантийский. Синан смотрел на христианские церкви, которым в Стамбуле запрещено было иметь колокола, на синагоги, стоявшие в глубине квадратных дворов, на мечети под свинцовыми крышами. К храмам, словно ища у них защиты и покровительства, во множестве лепились глинобитные и деревянные лачуги. Даже состоятельные люди строили себе здесь жилища из плохо обожженных кирпичей. В очередной раз Синан подивился тому, что столь прекрасный и богатый город застроен такими убогими домишками.

Наконец показался дворец. Карета остановилась в первом внутреннем дворе. К ней сразу бросились дворцовые скороходы, двигавшиеся с привычным проворством. Синан и гонец вошли в Средние ворота. Никто, кроме самого султана, не имел права въезжать в эти ворота верхом. В темноте виднелись мраморные фонтаны, испускавшие загадочное сияние, словно существа из иного мира. Дворец и все, что находилось вокруг, было хорошо знакомо Синану: ведь совсем недавно под его руководством были перестроены и расширены султанский гарем и дворцовая кухня. Внезапно он остановился, ощутив на себе взгляд, устремленный из сумрака. На него в упор смотрела пара глаз – больших, блестящих, влажных.