|
И ему не требовалось, чтобы кто-то стоял рядом и будил его. Он сам вылезал из постели и того же ожидал от людей. Это не всегда прибавляло ему популярности, но солдаты уважали его. Люди любят, чтобы их вождь сам делал то, чего ждет от них. И вот что еще я тебе скажу: твой отец и ни гроша не истратил на павлиньи наряды. Еще совсем молодым человеком, до того как обвенчаться с леди Пейшенс, он был как-то вечером на обеде в одном из малых замков. Меня посадили недалеко от него — большая честь для меня была, — и я услышал кое-что из его беседы с дочерью хозяев, которую они предусмотрительно посадили рядом с будущим королем. Она спросила, что он думает об изумрудах, которые были на ней, и он сделал ей комплимент по этому поводу. «Я не знала, сир, нравятся ли вам драгоценности, потому что на вас ничего нет сегодня», — сказала она кокетливо. И он совершенно серьезно ответил, что его драгоценности сверкают так же ярко, как ее. «Ой, где же вы их держите, я бы так хотела посмотреть на них». Что ж, ответил Чивэл, он будет рад показать их ей позже вечером, когда станет темнее. Я увидел, как она вспыхнула, ожидая, что он назначит ей какое-нибудь свидание. И он в самом деле пригласил ее пройти с ним на стены замка, но взял с собой еще и половину остальных гостей. И он показал ей огни прибрежных сторожевых башен, которые ярко сверкали в темноте, и сказал, что считает их самыми лучшими драгоценностями и что он истратил деньги, которые получил в качестве налогов от ее отца, чтобы они горели так ярко. И потом он показал гостям мигающие огни сторожевых башен собственных часовых этого лорда и сказал им, что, когда они смотрят на своего герцога, они должны видеть это пламя, как драгоценности в его короне. Это был большой комплимент герцогу и герцогине, и гости его оценили. В то лето у островитян было всего несколько успешных набегов. Вот так управлял Чивэл. Личным примером и благородной речью. Так должен поступать каждый настоящий принц.
— Я не настоящий принц. Я бастард. Это слово будто имело какой-то странный привкус, потому что я очень часто его слышал и почти никогда не произносил сам. Баррич тихо вздохнул: — Будь самим собой, мальчик, и не обращай внимания на то, что другие о тебе думают. — Иногда я устаю, когда делаю что-нибудь трудное. — И я тоже. Я молча обдумывал это некоторое время, пока чистил Уголек. Баррич, все еще сидевший на корточках перед мерином, внезапно заговорил: — Я не спрашиваю с тебя больше, чем с себя. Ты знаешь, что это правда. — Знаю, — ответил я, удивленный, что он продолжает эту тему. — Я просто хочу сделать для тебя все, что могу. Это была совершенно новая для меня мысль. Немного подумав, я спросил: — Потому что, если бы ты мог заставить Чивэла гордиться тем, что ты из меня сделал, он бы вернулся? Ритмические движения рук Баррича, втирающих мазь в ногу мерина, внезапно замедлились, потом прекратились. Он продолжал сидеть на корточках около лошади и тихо заговорил через стенку стойла: — Нет, я так не думаю. Я не думаю, будто что-нибудь может заставить его вернуться. Даже если бы он вернулся, — тут Баррич заговорил еще тише и медленнее, — даже если бы вернулся, он все равно уже не тот, что раньше. — Это все я виноват, что он уехал, да? Слова ткачихи всплыли в моей памяти: «Если бы не мальчик, Чивэл и посейчас оставался бы наследником трона». Баррич долго молчал. — Я не думаю, что в этом есть чья-то вина. Кто родился… — Он вздохнул и продолжал, казалось, с неохотой: — И конечно же, младенец не виноват в том, что родился вне брака. Нет. Чивэл сам обрек себя на падение, хотя мне и трудно об этом говорить. Я услышал, как он снова принялся обрабатывать ногу мерина. |
