Она была не из тех, кто суетится зря. Сначала она просто объяснила, что кладет мне в дорогу: вторую пару штанов, три рубашки и две пары носков, всего по одному разу штопанных.

Я вглядывался в последние красные угольки, тлеющие в золе, и постукивал башмаками по плитке камина. Мама придвинула поближе кресло-качалку и села прямо напротив меня. В ее черных волосах уже пробивалась седина, но, не считая этого, она выглядела точно так же, как когда я только учился ходить и едва доставал до ее коленей. В глазах по-прежнему горел огонек, и, несмотря на бледность щек, она была полна сил.

– Мы еще долго не сможем вот так поговорить, – произнесла мама. – Уйти из дома и начать взрослую жизнь – серьезный шаг. Поэтому, если ты хочешь что-то мне сказать или о чем-то спросить, сейчас самое подходящее время.

Все вопросы вылетели у меня из головы, я не смог придумать ни одного. Я вообще не мог думать. От маминых слов у меня слезы на глаза навернулись.

Какое-то время в комнате висело молчание. Слышен был только топот моих ног по плиткам. Наконец мама вздохнула:

– В чем дело? Язык проглотил?

Я пожал плечами.

– Перестань ерзать, Том, сосредоточься на том, что я говорю. Прежде всего, хочу спросить: ты правда с нетерпением ждешь завтрашнего дня, чтобы взяться за работу?

– Не знаю, мам, – ответил я, вспомнив шутку Джека о том, что придется покупать друзей. – С ведьмаками никто не желает водиться. У меня не будет друзей. Я все время буду один.

– Не все так плохо, как кажется, – успокоила меня мама. – У тебя же будет учитель. Он станет твоим наставником, а в конце концов и другом. К тому же ты все время будешь занят изучением нового. Не останется времени на одиночество. Разве ты не находишь все это удивительным и интересным?

– Конечно, интересно, но работа пугает меня. Я хочу этим заниматься, но не знаю, смогу ли. Часть меня мечтает путешествовать, увидеть новые места. Но я буду очень тосковать по дому и всем вам.

– Ты же знаешь, что не можешь здесь остаться. Отец стареет. Зимой он передаст ферму Джеку. У Элли скоро родится ребенок, а потом и другие дети пойдут, я уверена. Для тебя просто не останется места. Так что привыкай к тому, что не сможешь вернуться домой.

У меня закололо в груди от того, как холодно и резко она сказала мне это. Я едва мог дышать.

Мне захотелось пойти спать, но она еще долго говорила. От мамы очень редко можно услышать сразу столько слов.

– У тебя теперь есть работа, и ты будешь ее делать, – сурово сказала она. – И не просто делать, а делать хорошо. Я вышла за твоего отца, потому что он был седьмым сыном. Я родила ему шестерых сыновей, чтобы появился ты. Семь на семь. У тебя дар. Твой хозяин пока силен, но пройдет какое-то время, и его силы иссякнут.

– Почти шестьдесят лет он бродит по Графству и выполняет свой долг, – продолжала она. – Он делает то, что необходимо людям. Скоро настанет твой черед. И если не ты, то кто? Кто позаботится о простых смертных? Кто защитит их от зла? Кто станет присматривать за фермами, деревнями и городами, чтобы женщины и дети смогли без боязни выходить на улицы?

Я не знал, что сказать, и не мог посмотреть матери в глаза. Просто всеми силами сдерживал слезы.

– Я всех люблю в этом доме, – промолвила она чуть тише, – но во всем Графстве ты один моя плоть и кровь. Конечно, тебе еще надо повзрослеть, но ты седьмой сын седьмого сына. У тебя есть дар и сила. И я знаю, что буду гордиться тобой.

– Я рада, что мы все обсудили, – добавила она, поднимаясь на ноги. – А теперь – живо в кровать. Завтра важный день, и тебе надо хорошенько отдохнуть.

Мама обняла меня и одарила теплой улыбкой. Я, как мог, старался не кукситься, даже улыбнулся ей в ответ.