Кот уже сейчас, проходя по двору, не обращал внимания на мелких собачонок, во множестве разведенных жильцами дома. Когда какая‑нибудь из них с визгливым брехом подбегала к нему слишком близко, ему достаточно было лишь обернуться и посмотреть в ее бегающие глазки, чтобы она, завывая, понеслась прятаться за хозяйку. Правда, во дворе появлялись и крупные собаки. Тогда кот, подпустив такого горлохвата поближе, молнией взлетал на одно из чахлых деревьев, но не прятался в листве, а принимался корчить рожи, шипеть и плеваться в беснующуюся внизу собаку, доводя ее до полного исступления. Ему очень нравилось смотреть, как несчастный хозяин пытается оттащить своего задыхающегося в натянутом ошейнике «друга» от дерева, а тот, ослепнув и оглохнув от бешенства, таскает вокруг дерева своего хозяина.

Наступил полдень, и двор был пуст. Голубей, ворон и других птиц в нем давно не водилось, и сидевшие по вечерам на скамейке бабки не без причины винили в этом кота. Детей из разломанной песочницы болтливые мамаши увели по домам кормить. Для мужиков, что собирались за покрытым жестью столом стучать костяшками домино, время еще не наступило. Коту было скучно. Коту было противно. Кот никого не любил.

Он не любил сопливых ребятишек, которые тискали его, таскали за хвост и лапы, а если он давал им лапой по пальцам, слегка выпустив когти, они орали, как будто им оторвали руку. Тогда прибегали их мамаши и, облизывая свои чада, визгливо ругались почему‑то на него.

Он не любил старушек, которые таскали ему в блюдечках разбавленную непонятно чем воду белого цвета, называя ее молоком, или куски вонючей дряни под названием «сосиска» – слово‑то какое гадкое. Однажды, когда он был совсем маленьким и совсем голодным, он попробовал такую сосиску и чуть не помер. Теперь он только брезгливо морщил нос и отворачивался, когда ему подсовывали подобную отраву, а бабки начинали зло ворчать: «Зажрался, зараза». Одна особо сердобольная бабуля пыталась накормить его «вискасом», но он решил, что лучше голодать и быть лохматым, чем один раз наесться и облысеть. Зажрался! Что они знали о голоде?

Он, как уже было сказано выше, не любил собак и старался всячески их третировать.

Но больше всего он ненавидел крыс. Месяц назад одна из них отхватила у него белый кончик хвоста, самую кисточку, которую он считал своим лучшим украшением. Крыса за это жестоко поплатилась, и с тех пор он не упустил ни одной из тех, что смог унюхать.

Он, Боевой Кот в четыреста тридцать четвертом поколении, прозябал в каком‑то занюханном дворе, ночевал в лучшем случае на грязной батарее в подъезде.

Внизу хлопнула дверь. Кот насторожился, но почти тотчас расслабился. Он узнал шаркающие шаги деда из квартиры на одиннадцатом этаже. Один из немногих, кто по‑настоящему понимал кота и умел с ним общаться. Один из немногих, кто частенько угощал его свежей рыбкой, кусочком печенки или жирной сметаной. И никогда не трогал его руками!

Дед поднимался по лестнице, видимо, лифт опять отключили. Вместе с дедом поднимался восхитительный запах свежей печенки. Не той, замороженной до льдистого излома на срезе, которая почти и не пахла, а свеженькой, полной теплой, густой крови. Кот судорожно сглотнул, но глаз не открыл и не двинулся с места. Принцип – никогда ничего не просить – соблюдался им свято. Боевой Кот сам может себя прокормить.

Дед дошел до площадки, на которой расположился кот.

– А, Ванька, тебя‑то мне и надо! – воскликнул дед. – Смотри, что я для тебя припас.