Мы видим на домах фигуры львов или сирен, крылатых сфинксов, которых никогда до этого не замечали. Заглядываем в подъезды, подворотни, бесстрашно («Ведь все мы филологи», – говорила Анна Ахматова), читаем надписи на стенах и заборах. Кстати, попадаются гениальные! В Колпачном переулке мелом на каменной ограде запечатлены великие письмена:

«МИША! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Катя.

И СПАСИБО ЗА ТУ НОЧЬ…»

Был смешной случай. Лариска Горячева курса два не могла прихватить никакую натуру. О чем бы она ни бралась написать – одни общие места, ни одной интересной детали. Ну, мы с ней вдвоем и отправились «на охоту». Я ей говорю: «Смотри! Смотри! Гляди, какой пес бежит, – этот окрас знаешь, как называется?» Она: «Как?» Я: «Соль с перцем! А эта мороженщица, ты заметила (было лето), в валенках стоит! Теперь отвечай: что смешного в том объявлении на киоске: “Продавец отошла?” Думай, думай, – кричу я ей. – Наблюдай!»

Пытаюсь расшевелить.

Тем временем мы с ней стоим у проезжей части дороги, и прямо перед нами проезжает асфальтовый каток. Там сидят два чумазых обалдуя, и они нам с Лариской, а может, только ей, о б а посылают воздушный поцелуй!

Я мгновенно им шлю ответный. А Лариска застыла как статуя – никакой реакции.

Я – строго:

– Ты видела, что тебе с асфальтового катка был послан поцелуй?

Она – вяло:

– Видела…

– Почему ты на него не ответила – хотя бы взглядом или улыбкой?

Молчит угрюмо.

Я говорю:

– Лариска! Это наш возлюбленный город! И кругом наши возлюбленные горожане! Ты должна хоть как то соответствовать этой струящейся отовсюду любви.

А тут навстречу нам идет мой дружок – великий сказочник современности Сергей Седов. Увидев нас, он издалека распахивает объятия и с этими вот распахнутыми объятиями неуклонно надвигается на нас с Лариской. Лариска в ужасе смотрит на меня, а я молчу, не признаюсь, что это мой знакомый. Тогда она – обреченно, как агнец на заклание, – плетется дальше. Седов самым сердечным образом обнимает ее, блаженно прикрыв глаза, а мне говорит:

– …Молоденькая! Не то что ты – старая кошелка!

Вскоре после этой прогулки Лариска написала свой знаменитый рассказ «Канарский воздух». О том, как они, отдыхая с семьей на Канарах, присмотрели там шкаф и привезли его в Москву.

Бабушка чуть в обморок не упала.

– Вы с ума сошли! – говорит. – Зачем вы приперли с Канар этот шкаф?

(Ну, что то вроде того, я рассказываю как помню.)

А мама с папой Ларискины отвечают:

– Это мы тебе просто привезли канарский воздух.

Тут они распахнули двери комода, купленного на Канарах, и оттуда повеяло морем и ветром и послышались крики чаек.

Кажется, дело происходит на остановке, все чего то ждут. «Укол» по Ролану Барту здесь – в разобщенности фигур, отсутствии раскованности, мы видим одиночество каждого в отдельности человека в толпе, наше собственное одиночество, а главное – космическое одиночество этого человека. О нем, стоящем в центре, можно написать целую повесть – посмотрите на черты его лица, на его уши, руки… На его полосатую рубашку и клетчатый пиджак. Здесь каждый предельно одинок. Как будто люди выброшены из океана сознания на берег жизни.

Способность ясно видеть и глубоко проникать в увиденное – магический дар, к таким ясно видящим людям я всегда испытывала благоговейное чувство, старалась изо всех сил научиться у них, если они позволяли, – ходила за ними, пыталась поглядеть вокруг их глазами.