Всякий разговор, даже о погоде, она непременно сводила на спор. У нее была какая-то страсть - ловить всех на слове, уличать в противоречии, придираться к фразе. Вы начинаете говорить с ней о чем-нибудь, а она уже пристально смотрит вам в лицо и вдруг перебивает: "Позвольте, позвольте, Петров, третьего дня вы говорили совсем противоположное!"

Или же она насмешливо улыбается и говорит: "Однако, я замечаю, вы начинаете проповедовать принципы третьего отделения. Поздравляю вас".

Если вы сострили или сказали каламбур, тотчас же вы слышите ее голос: "Это старо!" или: "Это плоско!" Если же острит офицер, то она делает презрительную гримасу и говорит: "Арррмейская острота!"

И это "ррр"... выходило у нее так внушительно, что Мушка непременно отвечала ей из-под стула: "ррр... нга-нга-нга"...

Теперь за чаем спор начался с того, что Никитин заговорил о гимназических экзаменах.

- Позвольте, Сергей Васильич, - перебила его Варя. - Вот вы говорите, что ученикам трудно. А кто виноват, позвольте вас спросить? Например, вы задали ученикам VIII класса сочинение на тему: "Пушкин как психолог". Во-первых, нельзя задавать таких трудных тем, а во-вторых, какой же Пушкин психолог? Ну, Щедрин или, положим, Достоевский - другое дело, а Пушкин великий поэт и больше ничего.

- Щедрин сам по себе, а Пушкин сам по себе, - угрюмо ответил Никитин.

- Я знаю, у вас в гимназии не признают Щедрина, но не в этом дело. Вы скажите мне, какой же Пушкин психолог?

- А то разве не психолог? Извольте, я приведу вам примеры.

И Никитин продекламировал несколько мест из "Онегина", потом из "Бориса Годунова".

- Никакой не вижу тут психологии, - вздохнула Варя. - Психологом называется тот, кто описывает изгибы человеческой души, а это прекрасные стихи и больше ничего.

- Я знаю, какой вам нужно психологии! - обиделся Никитин. - Вам нужно, чтобы кто-нибудь пилил мне тупой пилою палец и чтобы я орал во всё горло, это, по-вашему, психология.

- Плоско! Однако, вы все-таки не доказали мне: почему же Пушкин психолог?

Когда Никитину приходилось оспаривать то, что казалось ему рутиной, узостью или чем-нибудь вроде этого, то обыкновенно он вскакивал с места, хватал себя обеими руками за голову и начинал со стоном бегать из угла в угол. И теперь то же самое: он вскочил, схватил себя за голову и со стоном прошелся вокруг стола, потом сел поодаль.

За него вступились офицеры. Штабс-капитан Полянский стал уверять Варю, что Пушкин в самом деле психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернет сказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.

- Это хамство! - доносилось с другого конца стола. - Я так и губернатору сказал: это, ваше превосходительство, хамство!

- Я больше не спорю! - крикнул Никитин. - Это его же царствию не будет конца! Баста! Ах, да поди ты прочь, поганая собака! - крикнул он на Сома, который положил ему на колени голову и лапу.

"Ррр... нга-нга-нга"... - послышалось из-под стула.

- Сознайтесь, что вы не правы! - крикнула Варя. - Сознайтесь!

Но пришли гостьи-барышни, и спор прекратился сам собой. Все отправились в зал. Варя села за рояль и стала играть танцы. Протанцевали сначала вальс, потом польку, потом кадриль с grand-rond, которое провел по всем комнатам штабс-капитан Полянский, потом опять стали танцевать вальс.